Роксана твердо знала, что ее мир, в котором пахло выхлопными газами и шли холодные лондонские дожди, был здесь, рядом с Ральфом. Вот только на что этот мир больше похож – на рай или на ад, она никак не могла решить.

Когда ушли последние посетители, в палате погасили свет, и Люсия почти мгновенно уснула, очевидно успев привыкнуть к установленному Джоан режиму. Что касалось Мэгги, то она, напротив, долго лежала без сна, глядя в высокий белый потолок, по которому медленно плыли голубоватые отсветы автомобильных фар, и борясь с подступающей паникой.

Детский врач был очень доволен Люсией. Желтуха совсем прошла, девочка нормально набирала вес и даже немного подросла. Словом, все шло, как надо, и врач, делая какую-то пометку в карте Люсии, проговорил буднично:

– Завтра можете отправляться домой. Наверное, от этих стен вас уже тошнит.

– Еще как! – согласилась Мэгги и улыбнулась. – То есть, – тут же поправилась она, – я хотела сказать, что мне ужасно хочется домой.

Джайлс, как всегда, заехал к ней сразу после работы. Когда Мэгги объявила, что завтра он может ее забрать, Джайлс исполнил в проходе между боксами матросскую джигу.

– Наконец-то! – воскликнул он. – Какое счастье! Ты не представляешь, дорогая, как я по тебе соскучился!

Наклонившись к ней, Джайлс обнял ее так крепко, что едва не задушил, и Мэгги почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Но теперь, лежа одна в темноте, она испытывала только страх. В больнице Мэгги провела без малого две недели и успела привыкнуть к здешнему распорядку. Она привыкла к трехразовому питанию (плюс чай в одиннадцать и кефир с булочкой или печеньем в полдник), привыкла к дружеской болтовне акушерок и сестер и прочим атрибутам больничного быта. Но главное – здесь ей совершенно нечего было бояться. Даже если бы случилось что-то непредвиденное, ей стоило только нажать кнопку вызова, и кто-нибудь непременно пришел бы к ней на помощь. Кроме того, Мэгги успела привыкнуть к тому, что Джоан каждый вечер увозила Люсию в палату для новорожденных, благодаря чему она наконец выспалась как следует.

Вот почему в глубине души Мэгги была даже довольна, когда выяснилось, что желтушка Люсии плохо поддается лечению. Каждый лишний день, проведенный в больнице, отдалял тот пугающий момент, когда ей придется покинуть уютную, знакомую, безопасную палату и остаться с ребенком один на один в большом пустом доме. В последние дни Мэгги часто вспоминала «Солнечные сосны», пытаясь вызвать в себе хоть какие-то теплые чувства, но у нее ничего не получалось. Хуже того: она вдруг обнаружила, что, по большому счету, усадьба никогда ей не нравилась, единственное, что испытывала Мэгги, это совершенно детскую гордость от того, что такой большой и роскошный дом принадлежит ей, однако сейчас его размеры ее только пугали. Огромный, холодный, враждебный, он казался Мэгги совершенно не подходящим для того, чтобы жить в нем с маленьким ребенком. Куда лучше ей было бы в собственной уютной квартирке, где радиатор парового отопления раскалялся чуть не докрасна, где на окнах цвели в горшках алые и розовые герани и где до любой необходимой вещи можно было дотянуться, не вставая со стула.

Джайлс, конечно, никогда ее не поймет. Он очень быстро привык к жизни за городом и буквально обожал «Сосны», а Мэгги все больше и больше сомневалась, сумеет ли она хотя бы терпеть этот дом.

«Мне так хотелось, чтобы вы поскорее вернулись, – говорил сегодня Джайлс, не выпуская ее руки. – Ты и ребенок в «Соснах»… Знаешь, я всегда мечтал о чем-то подобном!»

Услышав эти слова, Мэгги вдруг почувствовала что-то вроде зависти. Судя по всему, Джайлс представлял ее жизнь в «Соснах» гораздо лучше самой Мэгги. Она же никак не могла собраться с мыслями и все как следует обдумать – слишком много всего свалилось на нее в последнее время. В какой-то момент Мэгги с некоторым ужасом поняла, что до сих пор не осознала себя матерью! На протяжении всей беременности она никак не могла свыкнуться с мыслью, что у нее действительно будет ребенок. Конечно, можно было вообразить себя с коляской или у колыбели, однако это была не больше, чем красивая картинка. Даже когда Мэгги в сотый раз перебирала бесчисленные пижамки, костюмчики, пеленки, ей никак не удавалось осознать, что это не просто красивые тряпки – это одежда для самого настоящего, взаправдашнего, живого ребенка. Самое смешное – она не могла представить себе, что произведет на свет этого ребенка самым простым и естественным способом, подробно описанным во всех медицинских справочниках и брошюрах. Напротив, чем ближе подходил срок родов, тем чаще Мэгги рисовала себе таинственные капустные заросли, под сенью которых спят зачарованным сном прелестные румяные младенцы, или бесшумные эскадрильи аистов с крошечными сверточками в клювах.

Ее представления о том, что и как она должна делать после родов, были не менее фантастическими, поэтому, столкнувшись с реальностью, Мэгги пережила нешуточное потрясение. А мысль о том, что скоро она останется с Люсией один на один в большом и пустом доме, пугала ее по-настоящему.

Вздохнув, Мэгги включила ночник, посмотрела на спящую в колыбельке девочку и села, чтобы налить себе воды.

Тотчас к ней в бокс заглянула молодая сиделка.

– Не можете уснуть? – спросила она, улыбнувшись. – Должно быть, ждете – не дождетесь, когда окажетесь дома?

– Да, разумеется, – ответила Мэгги и через силу улыбнулась в ответ.

Сиделка исчезла, а Мэгги с несчастным видом уставилась на свой стакан с водой. Не могла же она признаться, что ей совсем не хочется домой! К несчастью, она ни с кем не могла поговорить о том, что ее волновало. Даже Джайлс, скорее всего, ее бы не понял. Он бы, наверное, просто решил, что она сошла с ума.

Впрочем, это было не исключено…

Поздно ночью Кендис неожиданно проснулась и со страхом уставилась в темноту. Она никак не могла понять, что же ее разбудило, и только потом сообразила, что из кухни доносятся какие-то подозрительные звуки. «О боже! – в ужасе подумала Кендис. – К нам забрались воры!..»

Несколько секунд Кендис лежала тихо – только сердце грохотало в груди, словно отбойный молоток. Потом она встала, надела халат и, стараясь не шуметь, осторожно приоткрыла дверь спальни.

В кухне горел свет. «Интересно, – подумала Кендис, – воры всегда включают свет? Должно быть, это очень дерзкий вор. Возможно, даже грабитель!»

Испуг Кендис неожиданно сменился гневом. «Ну, сейчас ты у меня получишь!» – в ярости подумала она и, взяв с ночного столика тяжелую вазу, выскользнула в коридор.

Добравшись до дверей кухни, Кендис заглянула внутрь – и остолбенела. Она ожидала увидеть громилу в маске и с фомкой в руке, но это оказалась всего-навсего Хизер. Она сидела за столом, перед ней стояла чашка с остывшим кофе, вокруг которой были разложены гранки с корректурой.

Словно почувствовав ее взгляд, Хизер подняла голову. Лицо ее выглядело усталым и мрачным, а в глазах мелькало что-то похожее на отчаяние.