Солнце спряталось за лесом, мир еще не погрузился во тьму, но установилось царство теней, тревожное и зыбкое. По прикидкам Шейха, сейчас было часов девять вечера, может, восемь с копейками. Окончательно темнело в час, значит, есть надежда засветло добраться до Твери.

Дорога повернула на запад, и река осталась позади. По обе стороны дороги раскинулись поля, заросшие бурьяном и самосевом. Окруженный молодым сосняком, навсегда остановился трактор. Усилился ветер и погнал по лугу зеленые волны. Шейх украдкой смотрел по сторонам, и сердце его сжималось: такое же запустение ждет недолюбленный мир, в котором он жил и желал ему перевернуться с ног на голову.

Максим дернулся и вытянул руку:

– Впереди что-то очень плохое.

– Да, плохое. Но неопасное.

Мансуров напряг чувства: плохое разлилось в воздухе и было везде. Не объехать. Оно уже окутало машины, но ничего не происходило. Шейх преодолел желание выжать газ и поскорее выбраться из «плохого» – оно может быть наваждением, созданным, чтобы загнать людей в смертельное искажение.

Икая, Макс обгрызал ногти на руках.

Закашлял мотор, внутри машины что-то заскрежетало, заскрипело. Макс взвизгнул и указал на пятно ржавчины, появившееся на приборной доске. Ржавчина напоминала ожоговый струп и разрасталась на глазах, грозя пожрать металл. Зеленая краска пузырилась и отваливалась пластами.

Вся машина стремительно ржавела, надо выжать из нее максимум, чтобы не идти пешком!

Хрипя, как агонизирующий больной, «Тунгуска» заглохла. Шейх собрался откинуть люк и отшатнулся: он проржавел до дыр. Казалось, коснись струпьев ржавчины, и она перейдет на тело. Обмотав руку промасленным полотенцем, Мансуров толкнул люк – он слетел с гнилых петель, осыпал голову колючей трухой, и с грохотом соскользнул по кузову на землю.

Ничего не оставалось, кроме как ступить на ржу, которая расцветала на глазах и ползла, поглощая не окислившийся металл.

– Максим, возьми все оружие, что есть, и на улицу! – крикнул Шейх в салон. Сам он поднял ногу и глянул на подошву: ржавчина была опасна только для железа, своеобразный тлен для металла. Если так, то весь огнестрел и ножи тоже должны испортиться, вот невезуха!

Шейх спрыгнул на землю и заметил мириады светящихся частиц, похожих на пыль. Соприкасаясь с металлическими застежками «берцев», они оседали и будто залипали, а потом расползались рыжим пятном ржавчины.

– Оружие – под одежду! – скомандовал Мансуров. – И скорее отсюда.

Первым он не побежал, дождался Якушева, Ваню и всхлипывающего Максима. Четыре уцелевших – негусто. Но хоть так, в одиночку он точно к Твери не пробился бы. Мало того, поперся бы в Москву и пал жертвой неадекватов…

– Ходу! – скомандовал он и рванул по дороге, тут же почувствовав себя загнанной лошадью: пот затекал в глаза, сил совсем не осталось, еще шаг, и все. Но откуда-то брались силы для нового рывка.

В мертвенном беззвучии хрустел под ногами гравий да хрипели боевые товарищи, хватая воздух ртом. Искажение осталось позади, и Мансуров остановился, уперев руки в бедра. Перед глазами плясали разноцветные круги, дыхания не хватало. Отдышавшись, он рассмотрел вдалеке заборы брошенной деревни, покосился на Якушева: тот стоял на коленях, а под курткой угадывалась, скорее всего, штурмовая винтовка. Ваня, похоже, был легкоатлетом, и марш-бросок его не вымотал. Он озирался по сторонам, а за его спиной разваливался на куски старичок АК. Зато Макс повел себя мудро и спрятал свой ТТ, поэтому сейчас любовно его оглаживал, убеждаясь, что пистолет цел.

– Теперь слушайте меня, – прохрипел Шейх, сглотнул. – Я чую искажения, потому шаг в шаг следуйте за мной. Если кто-то будет вас звать – не обращайте внимания, если впереди возникнет что-то ужасное, но я не реагирую, значит, это морок. Если нечто падает с неба, бегите туда же, куда и я, главное – не давайте волю страху. Никаких чувств: логика, логика и еще раз логика. Если вдруг я подохну, Макс – ваша последняя надежда, в нем умирает дар следопыта…

– Да смысл нам тогда возвращаться и вообще жить, – сказал Якушев, устремив взор на заросшее поле.

– Если у меня ничего не получится, на корабле чужих остались мои друзья. Вдруг им удастся повредить мотор? Не вешать нос, внимательно смотреть по сторонам и – вперед. Кстати, лишнего пистолета ни у кого нет? А то без оружия в Секторе все равно что голиком.

Якушев снял камуфляжную куртку, отстегнул от пояса кобуру и протянул Мансурову:

– ПМ. Уж извини, что есть. Магазин полный, можешь не проверять.

Ваня наконец очухался, снял ржавый остов автомата и глядел на него, как на почившего боевого товарища. Шейх не удержался и дал ему затрещину:

– Слушать команды надо, а не клювом щелкать! Отдавай патронташ, ты отныне – тварь дрожащая. Якушев, держи. Ну что, ходу!

Без защиты бронированного корпуса было неуютно, зато Шейх видел и чувствовал окрестности гораздо тоньше. Теперь он ощутит бродячие искажения вовремя и успеет увести людей.

Широкая мертвая трасса с прогнившими отбойниками и растрескавшимся асфальтом навевала безрадостные мысли. Населенных пунктов по пути не попадалось. Шейх только сейчас обратил внимание, что жутко болит коленный сустав правой ноги, раненое плечо печет огнем, ломит поясницу, а в голове вместо мозга – расплавленный свинец. Развалина, а не спаситель мира!

Вдалеке замаячил указатель, и Шейх захромал быстрее: Голениха. Перед тем как наняться в МАС, он наизусть выучил карту. От Голенихи до Твери двадцать километров, четыре часа пешего хода. Это если не учитывать, что потом к аэропорту топать и топать.

– Давайте-ка, товарищи, ускоримся, потому что ночь в Секторе – верная смерть.

Превозмогая боль в суставе, он двинулся спортивным шагом и вскоре перестал ее замечать. Раз-два-три, инвалиды на марше!

Следующий указатель гласил: «Смолино». Шейх рассчитывал очутиться в поселке городского типа с богатыми домами, но Смолино состояло в основном из отелей и придорожных кафе. Кое-где сохранились пластиковые стулья и столы. Правда, их перевернуло ветром и подвинуло вездесущей растительностью. Выцветшие надписи приглашали отдохнуть с дороги и перекусить. Несколько фур с просевшими колесами нашли здесь вечный покой.

На козырьке кафе с надсадным скрипом качалась кованая табличка «Странник». Стекла были выбиты, с куполообразной жестяной крыши облезла краска. Вторя табличке, скрипел ржавый петух-флюгер.

Деревня осталась позади, теперь не зловещий скрип нервировал – свист ветра в провисших проводах.

– Алан, – проговорил Якушев, шагая по левую руку от Шейха. – Может, ты знаешь, что такое Сектор и зачем он нужен?

– Знаю. Это полигон. Хамелеоны – приманка. Пришельцы давно поняли, что воевать нерационально, лучше внедряться постепенно, с подарками, чтобы человек с радостью взял их, и они его погубили. Улью осталось вырастить тех, кто будет управлять измененными людьми, и высадить в Сектор. Мне кажется, что Сектор – его глаза и уши на земле, и мы, все те, кого Сектор принял… В общем, мы – его слуги. Нашими глазами Улей смотрит за свои границы.