Купол наливался алым. А потом пурпурным, по его поверхности словно бежали пульсирующие ручейки крови. Разве так я сюда попала? Я помню только снег и темноту, панический страх, но никакой крови, никакой боли, разрывающей изнутри. А сейчас меня как будто высасывают, выжимают как мокрую тряпку, так, что только кости хрустят.

Кажется, я кричала.

Потом внезапно вокруг стало много, очень много постороннего народа. Они выбегали из темноты и суетились между деревьями, бросаясь то в одну, то в другую сторону. Какие-то люди в форме, по виду сыскари, среди них две женщины с длинными косами. В пятне света мелькнуло бледное торжествующее лицо Бакуни, который остановился сразу же, как увидел крут. А за ним выбежал Лад… Белка?

Откуда?

— Отойти всем от купола! — закричал какой-то мужчина. Сыскари моментально отступили прочь. Боже, как болит… не знаю, что это болит. Может, позвоночник собирается из меня вылезти или кровь решила выкипеть. Женщины могут вытерпеть много боли, гораздо больше, чем мужчины. Но если это будет продолжаться дальше, я потеряю сознание.

Скорей бы.

Во рту тоже кровь, но боли от прикушенной губы не чувствуется. По сравнению с остальной…

— Катя! — Белка кричала и бежала ко мне со всех ног. Купол переливался, сжимался, пульсировал и бился, как огромное нечеловеческое сердце.

— Стой! — Лад попытался ее перехватить, но было поздно — она просто проскользнула мимо его рук и побежала дальше.

— Нет! — кричал главный сыскарь. — Не лезь! Отойди!

Белка вскинула руки — знакомый жест, она собиралась что-то сделать, что-то наколдовать, но не удержалась на краю ямы и заскользила по влажной земле вниз.

Когда на месте круга образовалась яма?! Я же смотрю на них всех снизу вверх! Круг ушел под землю?!

Белка скользила в яму, прямо к куполу, и, несмотря на собственную боль, я задержала дыхание, ожидая и боясь того, что случится, когда она соприкоснется с кровавой преградой. Ничего хорошего, судя по паническим крикам и рывкам сыскаря. Однако Лад догнал Белку, дернул вверх и оттолкнул в сторону, отчего она почти вылетела из ямы, как пробка из бутылки.

Лад не удержался, потерял равновесие и теперь скользил вниз вместо нее, причем гораздо быстрей, потому что весил больше. Он безуспешно цеплялся за корни деревьев, его ноги почти моментально погрузились в жуткий красный купол. Я ничего не почувствовала, а он закричал. Тут уж и другие подоспели, несколько человек в форме что-то колдовали, синхронно размахивая руками, и купол наконец задрожал и лопнул. Лада вытащили наверх и положили на землю. К нему поспешили две женщины, судя по действиям, лекарки.

Волин все это время спокойно стоял чуть в стороне опустив руки и невидяще смотрел перед собой. Он походил на пугало: намотанные тряпки и солому на голове раздувает ветер, однако палке, играющей роль основы, это неинтересно.

— Катя! — Белка бросилась ко мне, рыдая, сползла по земле на попе, как по горке, и обняла. В ее челке застряли сухие листья, а щеки были в грязи.

— Что?..

— Ты в порядке? Ты в порядке?

— Думаю, да.

Боль уже прошла. Я даже толком не поняла когда. Просто она растворилась и ушла, а все происходило так быстро, что я не успела отследить. Только вкус крови во рту, но тоже пропадает.

— Лад! — убедившись, что я цела, она бросилась обратно из ямы. Кто-то помог ей вылезти из ямы, потом вытащили меня, хотя я не сразу поняла, чего от меня хотят, так и стояла внизу, облизывая губы и хлопая глазами. Вокруг суетилось много людей, просто уйма, как в муравейнике. Откуда столько?

Зачем столько людей набежало? Проводить меня в мой мир собрались? Глупости какие.

К Волину тем временем подошел тот самый, главный, теперь он был просто угрожающе спокоен и собран. Он громко сказал:

— Волин рода Трансор, вы арестованы за попытку убийства иномирянки. Протяните мне руки.

Что? Мир покачнулся, вместе со всеми деревьями и со всеми людьми накренился и дернулся, выпрямляясь обратно.

Убийство?

Волин медленно поднял глаза и посмотрел на меня, не обращая внимания ни на сыскаря, ни на окружающий гомон. Его взгляд был как зеркало — чистое, незамутненное, пустое. Ни намека на объяснение, раскаяние, ни тени жалости. Вообще ничего.

Так вот что подготовил мне мой суженый, которому я была готова отдать все, что имела? Сердце споткнулось. Мой день в тот момент закончился, наступил благословенный обморок в ночь.

* * *

Камера была узкой и давила серыми стенами сильнее, чем если бы тебя заперли в ящик, где не развернешься.

Он сидел на койке, уставившись в противоположную стену — спина прямая, раскрытые ладони накрыли колени, — и не шевелился. Он был спокоен. По крайней мере, внешне. Настолько спокоен и невозмутим, что, когда дверь заскрипела и открылась, а в проеме показался отец, даже бровью не повел. Он знал, зачем тот явился: пожаловаться на сына, в очередной раз отругать, напомнить, что его предупреждали миллион раз, говорили, что однажды допрыгаешься, но что толку? Про плевок в лицо родителям, которым ты, щенок, низко отплатил за все, что те тебе сделали. А также сообщить лично, что помощи от рода он больше не дождется. Ничего нового. Ничего действительно важного.

Как она себя чувствует, к примеру, он не ответит, даже если спросишь. Хотя чего спрашивать — если бы Катя погибла, ему бы уже сообщили. В остальном… откуда им всем знать, как она себя чувствует?

— …ты понял?

Гневная отцовская отповедь прошла мимо, но Волин кивнул. Когда-то это злило, в детстве пугало, а сейчас что слушаешь, что нет — все едино.

Отец ушел, и, по крайней мере, стало тихо. К ней нужно привыкать, потому что она теперь будет рядом до конца жизни.

Тишина.

Все оказалось до смешного банальным. Меня просветила Лелька, когда навестила у лекарки — той самой, которая откачивала меня зимой, после моего появления в Эруме. Сейчас, правда, лекарка молчала и не улыбалась, зато и лечение было короче. Я очнулась и больше не смогла впасть в милосердное забытье. Распухший язык мешал говорить, так что оставалось только слушать мягкий и участливый голос подруги.

— Я расспросила брата. Сыскари выяснили, что Волин собирался тебя убить. Но просто взять нож и убить — страшно и грязно, не каждый на такое способен. А вот провести ритуал подношения жертвы демонам, которые взамен дали бы ему дополнительную силу, — другое дело. Это не то же самое, не собственные руки пачкать. Мне так жаль, Катя.

Странно, что я не плакала. Совсем. Лелька плакала, тетка Маруся тихо утирала слезы, Белка рыдала, когда я вернулась в общежитие, в свою комнату, где ничего не изменилось, да что там, каждая встречная девчонка прятала при виде меня покрасневшие глаза. А я не плакала — и все тут. Слезы высохли, колодец иссох.