Когда Амалия покинула квартиру в доме на проспекте Домениля, день уже клонился к вечеру, и баронесса Корф могла побиться об заклад, что теперь она может составить исчерпывающий портрет Робера Траншана, которого никогда в жизни не встречала.

Всю свою жизнь он подавал надежды, но верила в них только его мать, которая по причине, известной лишь ей одной, предпочитала его остальным своим детям. Некоторые на этом основании поторопились бы назвать Робера маменькиным сынком, но, похоже, все было несколько сложнее: он стремился извлекать практическую выгоду из привязанности, которую к нему питали женщины, причем самые разные. Некоторые всерьез им увлекались, и три-четыре раза он был в шаге от того, чтобы жениться, но репортеру хотелось, чтобы супруга принесла ему солидное приданое или, на худой конец, обладала знакомствами, которые помогут ему сделать карьеру. Как назло, те, кто был готов связать свою жизнь с его жизнью, не обладали ни достаточным капиталом, ни достаточным влиянием. В 36 лет (Амалия почти угадала его возраст) Робер Траншан все еще рассчитывал, что у него все впереди, а впереди оказалась только смерть.

«Возможно, его жизнь сложилась бы иначе, если бы не слепая вера матери в него и его силы… А впрочем, книга его жизни уже написана, и ничего в ней не исправить. К тому же мне нужно думать не о Робере, а о том, как бы установить личность собеседницы Сергея Васильевича».

Амалия была почти уверена, что возле дома мадам Траншан не околачивались шпики, способные ее выследить, но все же решила не рисковать. Заметив свободный экипаж, она села в него и попросила кучера поскорее отвезти ее в универсальный магазин «Весна».

Там баронесса Корф в очередной раз преобразилась, купив довольно скромное темно-зеленое платье в отделе готовой одежды. Чтобы добавить себе серьезности, отважная авантюристка нацепила очки, которые носила в образе гувернантки. Уже собираясь покинуть магазин, она неожиданно вернулась и купила недорогое золотое кольцо, которое попросила не вынимать из коробочки.

В своем новом образе Амалия отправилась в церковь Святого Николая, где Сергей Васильевич столкнулся с незнакомкой, которая объявила, что знает убийцу мадемуазель Менар. Баронессе пришлось подождать священника, потому что он принимал у кого-то исповедь, и, чтобы не тратить время зря, она обошла церковь, изучая все надписи, которые попадались ей на глаза. Среди прочего она обнаружила, что здесь похоронена Мадлен де Скюдери, некогда известная писательница, чья слава ушла вместе с воспоминаниями об эпохе «короля-солнца». Даже для начитанной Амалии мадемуазель де Скюдери была лишь героиней одноименного рассказа Гофмана – между прочим, исторического детектива, в котором писательница помогает поймать одержимого преступника. Но тут баронесса Корф заметила, что священник уже вышел из исповедальни, и направилась к нему.

– Я могу вам чем-то помочь, мадам?

– Ах, господин кюре, я не знаю, что мне делать! – жалобно воскликнула Амалия и, предъявив коробочку с кольцом, рассказала, что ее брат Жозеф питал серьезные чувства к одной из прихожанок этой церкви. Сама Амалия живет не в Париже, она приехала, когда ее брата сразил удар, и он уже умирал. Жозеф из последних сил просил ее передать кольцо женщине, на которой собирался жениться, но он не успел сказать ее имя, так как скончался. Из писем брата Амалия, однако, знает некоторые приметы его невесты и очень рассчитывает на то, что господин кюре поможет ее найти.

– Боюсь, мадам, вы требуете от меня невозможного, – ответил священник. – Разумеется, я знаю многих прихожан, но…

– Ах, господин кюре, но ведь я должна исполнить волю моего бедного брата! – сказала Амалия, вложив в голос всю силу убеждения, на какую была способна. – На кого же мне надеяться, как не на вас?

И она описала незнакомку со всеми подробностями, которые ей сообщил Ломов.

– Увы, я знаю, о ком идет речь, – серьезно промолвил кюре, выслушав Амалию. – Мне жаль вас огорчать, но вы не сможете передать кольцо этой бедной женщине.

– Но почему? – всполошилась его собеседница.

– Ее звали Франсуаза Шапото, – сказал священник. – Она угодила под трамвай несколько дней тому назад.

– Как? Где?

– Здесь же, на улице Сен-Мартен.

– Какой ужас…

– Такова цена прогресса, который марширует по человеческим жизням, – несколько напыщенно заметил кюре. Амалия подумала, что эту фразу он вычитал в какой-нибудь газете.

– Я так хотела поговорить с ней о моем брате! – воскликнула баронесса, заметив, что священник собирается уходить. – А кем она была? Я хочу сказать, чем она занималась, где жила?

– Она служила у мсье Сезара Пелиссона, насколько мне известно, – ответил кюре, которому, судя по выражению его лица, уже порядком наскучили расспросы провинциальной дамы. – Жила там же, на улице Монморанси. С его стороны было очень любезно оплатить ее похороны – после нее осталось не так много денег.

Фамилия Пелиссон ничего не говорила Амалии, но она не сомневалась, что ее собеседник сможет сообщить ей больше, если захочет.

– Пелиссон, Пелиссон… что-то очень знакомое! – объявила она. – Кажется, он служит в каком-то министерстве?

– Не совсем, мадам, – в генеральном штабе, – отозвался кюре. – Прошу меня извинить, я должен идти.

Он направился к немолодой даме, которая, судя по величине бриллианта на ее желтом сморщенном пальце, носила на руке целое благосостояние какого-нибудь рабочего округа Парижа, а то и двух. Священник заговорил с ней, склонившись в почтительном полупоклоне, а Амалия убрала в сумку коробочку с кольцом и отошла к алтарю.

«Итак, Франсуаза Шапото служила у некоего Сезара Пелиссона из генштаба и догадалась, что кто-то – возможно, ее хозяин – убил Сюзанну Менар. Ей захотелось денег, и она связалась с репортером Робером Траншаном, который писал об убийстве в крупной газете. Однако вместо репортера явился Сергей Васильевич, а дальше… Дальше Траншан будто бы сам выбрасывается из окна, Франсуаза попадает под трамвай, а Сергея Васильевича пытаются убить, но терпят фиаско. Пелиссон, Пелиссон… кто же он такой? В генштаб кого попало не берут… Зачем убили Сюзанну Менар? И почему Дассонвиль идет на такой риск, заметая все следы? И почему…»

Даже не оборачиваясь, она почувствовала, что за ней снова следят. Занятно, но Амалия могла даже точно назвать место, куда был устремлен взгляд агента, – точку в верхней части спины между лопатками. И хотя баронесса Корф была женщиной вовсе не робкого десятка, она почувствовала, как по телу у нее струится пот.

«Ну-с, взвесим наши шансы… Допустим, огнестрельное оружие, холодное… и решения, как кто-то выразился, без фантазии – толкнуть под трамвай, к примеру. Стрелять в церкви они, пожалуй, не будут, но на улице – вполне могут… Или постараются ткнуть ножом, если я позволю сократить дистанцию. Надо бежать… И во что бы то ни стало добраться до телефона».

Прячась за спинами прихожан, за скамьями и колоннами, Амалия стала пробираться к выходу. Агент – лопоухий господин средних лет с красным носом человека, уважающего горячительные напитки, – занервничал и стал тянуть шею, высматривая, что она делает.