– Как сообщила Беллуча – содержимое шкатулки.

– Какой еще шкатулки? – мое удивление, должно быть, очень легко читалось на лице, поскольку незваный гость не удержался от смешка:

– Да вы поглядите, оно не кусается.

– Кому не кусается, а кого может и съесть, – осторожно разворачивая странный предмет, буркнул я. – Так что за шкатулка-то?

– Не знаю, должно быть, графская. В ту ночь, когда погиб ваш молочный брат, молодой де Монсени, граф в ярости примчался к госпоже Сильвии и требовал немедленно вернуть похищенное.

– Госпожа Сильвия что-то украла у графа? – не желая верить своим ушам, переспросил я. – Это невероятно! Хозяйка – сама чистота и невинность!

– Насчет последнего заявления, думаю, нам всем лучше помолчать. В остальном же готов согласиться. Быть может, не она сама кралась ночью в покои мужа, взламывала заветный ларец и забивала нюх графских псов драгоценной смесью молотого табака из Нового Света и индийского перца. Об этом Беллуча доподлинно сказать ничего не могла. Скорее всего, она или месье Ожье подкупили кого-то из слуг, но сейчас, по сути, нам это не важно.

Одно можно сказать точно: вечером, когда мессир Констан умчался ко двору герцога, бумаги оказались у госпожи Сильвии. Тогда же к ней пришел и мессир Ожье. Они сперва толковали о чем-то, Беллуча не слышала, о чем, смотрели бумаги, потом долго спорили. Затем хозяйка спрятала драгоценный трофей в кошачью подушку и аккуратно зашила ее. Что было дальше, я из присущей мне стыдливости умалчиваю, но моя милая подруга промурлыкала, что чуть не померла от зависти.

Через некоторое время после этого мессир Ожье ушел, оставив любимой известный вам талисман, и графиня тут же надела его на себя. Как мне представляется из того, что я узнал, – кот ораторским жестом указал в пространство, точно знание исходило непосредственно от Господа, – любовники решили добиваться развода госпожи Сильвии с графом, а для этого следовало доказать, что тот – чернокнижник и убийца. И, увы, приходится обоснованно предполагать, не в первом поколении.

– Что вы такое говорите? – обескураженно прошептал я, чувствуя, как дубовый пол под моими ногами начинает ходить ходуном.

– Разве что-то в моих словах нуждается в объяснении? – морда кота стала надменной, как это всякий раз бывает, когда ему кажется, что собеседник не понимает очевидных вещей.

– Ваш, месье Рене, хозяин, преуспев в чернокнижии под руководством собственной бабки, перенял у нее манеру разделываться со своими жертвами чужими руками. В данном случае – не руками, а лапами. Вашими лапами, почтеннейший месье Рене.

– Что?! – я подскочил к серо-черному кардиналу, в ярости хватаясь за кинжал.

– Сядьте! – мявкнул кот так, что мыши под полом в единый миг поседели. – Я вас не обвиняю. Судя по тому, что граф оставил в старой башне книгу, открытую на обряде вызова демона, именно он, именно посредством адского духа владеет вашим сознанием в момент убийства.

Увы, как бы ни было то огорчительно, должен вам открыть: смерть Ожье и прочих вельмож Савойского дома – дело ваших клыков.

Я стоял, оглушенный услышанным, сожалея, что ночью не сорвался в люк и не угодил шеей в собственную ловчую петлю. Конечно, эти помыслы не к лицу доброму христианину, каким я себя все еще мнил, но узнать такое! Как тут не пожелать себе гибели?!

– Не может быть! – сдавленно прошептал я, все еще не желая верить словам говорящего зверя. – Я клянусь вам, этого не может быть – я любил Ожье! Клянусь, любил как брата!

– Вы, должно быть, невнимательно слушали меня, почтеннейший мэтр Рене. Во-первых, вы и есть единокровный брат Ожье де Монсени. Прочтите верхний лист вон, в тех бумагах, там об этом недвусмысленно говорится. Ваша мать, она же кормилица графа Констана и нянька обоих графских сыновей, родила вас от старого господина этих мест. Она и была носительницей волколачьей крови.

В Гуралии это не такое уж редкое явление. Там встречаются целые деревни с таким населением. Но, может показаться странным, по большей мере все там живут тихо и мирно, вот только чужаков не любят, особенно из Московии. И все же бывает, что в кого-то из тамошних жителей вселяется бес, а может, у их отображений в волчьем мире случается бешенство, этого сказать точно пока нельзя, но если такое, не дай бог, происходит, гуральские волколаки шалеют и начинают резать кого попало без всякого разбора и пощады.

– Но я же не такой!

Кот лишь отмахнулся от моего протеста.

– Конечно, не такой, кто с этим спорит? Был бы таким, наверняка бы помнил, кого загрыз, и упивался пролитой кровью. А этого твоему хозяину как раз не нужно. Ему куда удобнее, чтобы ты гонялся за демоническим волком, как щенок за собственным хвостом. Поэтому в деле и замешан демон.

– То есть, завтра, – бледнея, прошептал я, – мне надлежит убить его высочество Филиберта Савойского?!

– Готов поспорить, в этом и состоит замысел графа. Он вызовет демона, тот овладеет твоим сознанием, ты убьешь герцога, мессир Констан – тебя. После чего он тут же обвинит в преступлении ни в чем не повинного Алекса. Именно ему будут приписаны и коварный умысел многократного убийства, и колдовское логово в старой башне. Можешь не сомневаться, найдется десяток свидетелей, готовых подтвердить, что совсем недавно там, в руинах, не было ничего колдовского, и появилось оно, когда в этих землях объявился маркиз де Караба.

– Конечно, ведь это моих рук дело! – Я сам чувствовал, что слова звучат нелепо, но, увы, ничего разумного в голову не лезло.

– Это знаешь ты, это знаю я. Но ты будешь мертв, а бедного, хотя и многомудрого кота, пожалуй, отправят на костер, – он всхлипнул от неизбывной жалости к себе, – как злокозненного помощника коварного чернокнижника. А Алина, наша бедная Алина, окажется всецело в руках мерзкого злодея, – простонал кот. – О нет, я не переживу этого! Впрочем, конечно не переживу – меня же сожгут и пепел мой развеется по Савойе, так что некому будет даже и вспомнить несчастного, но такого разумного дона Котофана!

– Но что же делать?! – всполошился я.

– Действовать, мой друг! Только действовать! Решительно и бескомпромиссно. Вчера было рано, завтра будет поздно!

– Но как? Напасть на графа? Я готов, но он прекрасный воин и без особого труда расправится со мной, по крайней мере, в человеческом облике.

– О нет, кровопролитие совершенно ни к чему. Конечно, если ты прикончишь его, это несколько уменьшит остроту проблемы для нас. Но для тебя…

Я тяжело вздохнул. Открытия последних дней, точно палица, шарахнув меня по голове, вышибли собачью преданность господину, которой прежде я так гордился. Но и теперь я без лишних слов понимал, что, как бы то ни было, не сыщу в себе нужных сил, чтобы броситься на мессира Констана. Тем более сейчас, узнав, что он – мой единственный родич на этом свете, каков ни есть – единокровный брат. Так что разрешение Мурзика не кидаться на хозяина Монсени меня все же чрезвычайно обрадовало.