И в самой Византии дело обстояло почти так же, как на Руси. Издания полного православного канона были единичны, имелись только в крупнейших монастырях и в библиотеке императора. Да и в католических странах долгое время существовали только латинские издания Библии, которые могли прочесть немногие образованные люди. И по сию пору католические службы идут на латыни, непонятной верующим. Полагаю, что так церковь ограждает паству от соблазна, явно содержащегося в св. Писании и приводящего с древности и поныне к расколам.

После издания «Остожской библии» только через 200 лет заметили, что в нее включены все книги из латинской «Вульгаты», не имеющиеся в византийском каноне. И лишь тогда их изъяли, в том числе и III книгу Ездры (объяснимо это и борьбой внутри духовенства с «христовщиной»).

Так что отношение «божьих людей» к недавно опубликованной Библии и к тому, распространять ли ее в народе, а также какие тексты почитать, а какие нет, имело полутора-тысячелетнюю традицию. И «потопление книг», осуществленное Данилой Филипповичем, явилось естественным ответом на их первое вторжение в духовное пространство Руси.

А чем интересна III книга Ездры? «Розыск» над анастасиевцами показал, что общинники особо обращали внимание на такие слова: «ибо откроется Сын Мой Иисус с теми, которые с ним, и оставшиеся будут наслаждаться четыреста лет. А по прошествии этих лет умрет Сын Мой Христос» (III Ездры, 28).

В древнейшей ведической традиции, отмеченной «Велесовой книгой», утверждалось, что речь здесь идет о Бусе Белояре, который почитался Вторым Христом и был распят через четыре века после Христа Евангельского. А «божьи люди» и последователи Анастасии-Воскресения утверждали также, что и «обретенные христы», являющиеся в их общинах ныне, стоят в том же ряду, что и древние, обладают той же силой и властью.

Можно обратить внимание и на то, что и в посланиях современной нам Анастасии мы находим ту же мысль. Она прямо говорит, что «ей посредники (в разговоре с Богом, т. е. церковники) не нужны» («Анастасия», I книга, обращение автора к читателям).

Учение Анастасии (Агафьи Карповны), распространенное издревле среди всех «божьих людей», заключалось также в том, что Богу нужно всегда петь «песню нову», потому отвергался и «Молитвослов», даже молитва «Отче наш».

В IV книге писателя Мэгре о сибирской Анастасии, в главе «Три молитвы», именно эта мысль и разъясняется: Бог – это Отец, и обращаться к нему нужно, как к своему отцу, а разве мы обращаемся к родителям, бормоча не на своем языке то, что и сами не понимаем?

Христианские обряды и таинства, такие как причащение, евхаристия и т. п., не соблюдались, и возрождались древние ведославные. Вместо вина причащались водою либо квасом, хлеб также мог заменяться изюмом. Но обязательного канона не было и здесь.

2. Учение о браке, о семье в общинах Анастасии (Агафьи Карповны) также отличалось от общеизвестного.

Принятые тогда установления, семейное право (домострой) отвергались как греховные и прикрывающие ложь, семейное, крепостное насилие и домашний разврат. Тут следует напомнить о том, каким был институт брака в крепостнической стране, – речь идет, разумеется, не о казачьих вольных землях, и не о Севере и Сибири, где все было иначе.

В крестьянских семьях (особенно среди холопов, бывших в рабской зависимости) при заключении брака о любви речи и не шло. Браки заключались родителями, и часто между детьми в 10–12 лет, по соображениям бытовым: а твоя Машка-то шить и щи готовить умеет?

Причиною того нередко становилось «право первой ночи», то есть барин имел право в первую брачную ночь рабыню-молодуху взять себе, а родившиеся потом «барстуки» оставались рабами. Чтобы этого не происходило, детей и женили так рано, ибо на девочек-малолеток барин мог и не позариться. И это только один пример из многих подобных.

Так что учение о браке в общинах Анастасии было для того времени глотком свободы, волюшки вольной, зачастую единственной возможностью любить и быть любимыми. Видимо, эти обычаи также были остатком ведической традиции, которая прервалась не так давно, – с установлением в стране крепостного строя (после отмены Юрьева дня при Борисе Годунове).

Согласно учению Анастасии Карповны приходящие на их собрания в Ивановском монастыре не женатыми должны были и впредь не жениться, а женатым полагалось разводиться с женами, либо жить с ними, как с сестрами, – в том случае, если между супругами не было «божьей любви» (бывшие жены так и именовались впредь: посестриями).

Признавалась истинной только «божья любовь». Та, в которой проявлялся Божий Дух. Таинства и радения в старых анастасиевских общинах, завершавшиеся «божьей любовью», напоминали античные таинства богини Любви (славянской Вилы-Насти или Лели). А в родившихся от сей любви младенцах видели явившееся в мир «божество», которое могло и уснуть, уйти, если его осквернить нашим греховным миром.

Следственная комиссия сената и синода по делу «богини» Анастасии (Агафьи Карповны) в Ивановском монастыре над ее кельей нашла множество кроватей для «божьей любви», украшенных образами с драгоценными окладами.

Можно вспомнить и то, что всего то веком-двумя ранее пророчицы, коим являлась Анастасия (судя по документам Стоглавого собора), ходили по городам нагие и босые и тем приводили верующих в соблазн и прелесть.

Почти то же отношение к этим вопросам и у Анастасии. Она лишь излагает эти мысли на современном, понятном нам языке. Она вспоминает и о таинствах Афродиты, и сожалеет о «своих братьях» Моисее, Христе, Мухаммеде, Будде, ибо «никто из них любви земной не получал сполна». Но есть и, на мой взгляд, одно важное отличие: сибирская целительница целомудреннее, чем Анастасия из XVIII века. Возможно, это объяснимо ее высказыванием о сектах, которые она сравнивает с солдатом, который обогнал строй и подорвался на мине. «Можно сказать: не туда шел, неверно действовал. Но можно сказать, что тем спас других».

Это высказывание относится и к анастасиевцам XVIII века. Все же это слишком смело: предаваться любви в женском монастыре на общих «радениях». Впрочем, последнее следует только из материалов «розыска», а общинная традиция говорит об ином: об уединении любящих. И о той прежней Анастасии (Агафье Карповне) не нужно судить предвзято. Я убежден, что подобные обвинения по отношению к ней были оговором.

Можно только поверить, что те обвинения имеют отношение к неким сектантам, исказившим учение Анастасии (Агафьи Карповны), ведь тогда это движение охватывало сотни тысяч верующих, среди них неизбежно являлись и сектанты. Но и тут следует напомнить: в те годы карою за подобные духовные искания было отнюдь не общественное порицание (или публичная порка, как у казаков), а пытки и мучительная смерть. Это хорошо понималось в общине, это и бросало людей на край.

То, что этот путь уводит от света, впоследствии было осознано анастасиевцами, оттого их потом бросило на другой край – в скопчество, куда ее привел следующий после Анастасии «живой бог» Кондратий Селиванов.

3. Обратим внимание, что, следуя традиции, – то есть чтобы не уснул в ребенке «ангел», – современная сибирская Анастасия не пускала его в наш мир, воспитывала в таежной глуши.