Несмотря на обычное для этого времени дня затишье, проезжая часть была заполнена автомобилями, автобусами и мотороллерами. В Риме существует неписаное правило перехода улиц: если водитель уверен, что пешеход видит его, то продолжает движение на той же безумной скорости, с какой тут ездят все, невзирая на ограничения. И поэтому опытный пешеход вступает на проезжую часть, глядя прямо перед собой, как будто не видит ничего, кроме нарисованной на асфальте «зебры».

Следуя этому правилу, Лэнг совсем было собрался сойти с тротуара, как вдруг в его мозгу раздался предупреждающий звоночек. Результат то ли подготовки в Управлении, то ли интуиции, то ли везения… В общем, то самое ощущение малозаметного несоответствия в окружающей обстановке, вроде открытой входной двери дома в богатом районе.

«Хвоста» за ним не было, это точно…

Он увидел их.

К нему приближались двое мужчин в рабочей одежде; один слева, второй справа, но оба шли так, что должны были подойти к переходу одновременно. В Риме всегда много строят и реставрируют, но стройки, как и офисы, в самое жаркое время дня прекращают работу. Маловероятно, чтобы эти двое попросту вышли прогуляться по полуденной жаре. И, что бросалось в глаза, поношенные спецовки обоих были чистыми, без следа желтой каменной пыли или похожего на копоть налета, остающегося после работы со старинной кладкой.

Уличная преступность в Риме практически полностью сводится к кражам из карманов и «на рывок» — выхватыванию сумочек, как правило, у женщин. Парни не походили на специалистов по таким вещам, тем более что преступники такого сорта крайне редко действуют парами.

Рука Лэнга сама собой потянулась к торчащему за поясом тяжелому пистолету. Нет, нельзя. На выстрелы сразу же примчатся полицейские или карабинеры, которых в Риме великое множество. Кроме того, в Европе даже иметь при себе пистолет — серьезное преступление, а Лэнгу вовсе не улыбалось попасть в тюрьму, где врагам будет проще простого добраться до него. И «рабочие» тоже понимали это. Один удар ножом, и они преспокойно вновь разойдутся по сторонам и скроются из виду, прежде чем кто-нибудь поймет, что случилось.

Откуда они, черт бы их побрал, объявились? И тут в памяти Лэнга мелькнули двое священников на площади. Как и большинство людей, он, видя людей в форменной одежде — хоть военных, хоть полицейских, хоть священников, — обращал внимание на форму, а не на лица. И не стал присматриваться к оказавшимся возле банка священникам в длинных широких рясах, под которыми ничего не стоит скрыть любую другую одежду, хотя бы эту.

Рейлли окинул взглядом улицу. По ней, несмотря на пору послеобеденного отдыха, сплошным потоком мчались машины. И, конечно, ни одного такси. А до ближайшей остановки автобуса нужно было пройти целый квартал. Ну а попытка перебежать улицу, вероятнее всего, окончилась бы столь же трагически, как и ожидание на месте. В Риме пешеходы делятся только на две категории — осторожные и мертвые.

Медленно повернувшись, как человек, не решивший толком, куда идти, Лэнг, прихрамывая, направился обратно, в гетто. Если уж придется стрелять, там у него будет шанс затеряться в лабиринте узких кривых улочек.

«Рабочие» повернули одновременно с ним, даже не пытаясь скрыть своих намерений.

Как Лэнг сказал бы во время своей службы в Управлении, он оказался в боевой обстановке.

V

Глоссберг,

Баден-Баден, Германия

В это же время

Герт подумала, что Манфред наверняка устал от прогулки. А может быть, расстроился после разговора с Лэнгом. Во всяком случае, мальчик куксился с самого утра. За завтраком отказывался от того, что с удовольствием ел каждый день. И любимые игрушки ему тоже явно надоели.

Герт даже позволила сыну посмотреть телевизор, что делала крайне редко. Как правило, она разрешала ему проводить лишь несколько минут перед этим устройством, которое, как она подозревала, предназначено для того, чтобы сушить людям мозги. А как еще можно объяснить то, что Герт видела в Штатах, где женщины целыми днями просиживают перед экранами, в то время как их мужья самым буквальным образом загоняют себя в гроб, зарабатывая деньги на удовлетворение их прихотей. А разведенные жены — хищные охотницы за новыми мужьями, немало таких жило в одном доме с Лэнгом, — не могли говорить ни о чем, кроме утреннего сериала, которому никогда не светила развязка.

Как это называлось? Что-то связанное с мытьем, хотя Герт, заставившая себя посмотреть несколько серий этой бессмыслицы, ни разу не видела, чтобы там кто-нибудь мылся. А может быть, со стиркой? Нет. Ну и неважно.

А во второй половине дня те же самые женщины смотрели программы, где учили готовить, хотя самое большее, на что они были способны по части обеда, это позвонить в ресторан и заказать столик.

Но и волшебный ящик не успокоил Манфреда.

Герт была заботливой и любящей матерью, но ни в малейшей мере не соглашалась с нелогичным утверждением о том, что ребенок должен не только повиноваться, но и иметь возможность «оторваться» как пожелает. Когда нужно было напомнить сыну о дисциплине, она делала это — иной раз при помощи шлепков. Это был эффективный, хотя и старомодный метод, который, к сожалению, оказался в противоречии с духом современной Америки.

Отец Герт оторвал взгляд от страниц «Зюддойче цайтунг».

— А почему бы вам не взять машину и не съездить в город? — осведомился он по-английски; Герт настаивала, чтобы в присутствии Манфреда все разговоры велись на этом языке. — Там обязательно найдется что-нибудь такое, что его развлечет.

Хотя Герт и не намеревалась идти на поводу у капризного ребенка, пусть даже своего собственного, она все же задумалась над предложением. Перепоручить хнычущего малыша кому-нибудь другому, пусть даже родному деду, она не могла — это было бы эгоизмом, от которого в Америке тоже давно отказались. Но из затеи мог бы выйти толк. Баден-Баден давно уже горделиво именует себя европейской столицей отпускников и действительно занимал такое положение в восемнадцатом-девятнадцатом веках, когда коронованные особы со всего континента, от Португалии до России, приезжали сюда принимать ванны из минеральной воды, которая считалась целебной. А слава этой воды восходила еще к первому веку и к основавшим город римлянам.

Потомки европейских монархов, безусловно, тосковали по тем временам, ну а туристы попроще все так же приезжали на воды, селились в гостиницах «Бель эпок» и играли в казино «Рококо», красовавшееся, словно прекрасный самоцвет, на зеленом бархате долины реки Оос. Кстати, реку, несмотря на ее живописность, в США назвали бы в лучшем случае ручьем.

Итак, что есть в городе?

Азартные игры.

И скачки. Лошади.

Манфред любил смотреть на лошадей во время утренних тренировок.

Герт взяла сына за руку:

— Собирайся, Манфред, мы едем смотреть лошадок.

Это предложение, да еще и намек на то, что они будут есть в американской закусочной, наконец-то подняли настроение малыша. Он даже не пожаловался, по своему обыкновению, на то, что ему придется ехать в детском кресле, которое занимало чуть ли не половину заднего сиденья в старом (чего нельзя было сказать по виду) «Фольксвагене».