– Русские допустят ошибку. Они всегда их допускали, – убеждённо сказал на прощание Акаси. – И тогда, тогда мы сделаем то, что должны сделать. Коготь дракона окажется в наших руках. И я не покину вас до того времени, Камни Богов!

– Но, Акаси-сан, – несколько смущённо проговорил Фудзита, – Вы, кажется, переоцениваете мои возможности, я ведь всего лишь скромный чиновник Министерства иностранных дел. Между тем вы предлагаете мне совершить поступок, который входит в прямую прерогативу премьер-министра…

– Нет, я не переоцениваю вас, Фуздита-сан! Хотя и не недооцениваю тоже. У вас достало ума понять, к кому из ста миллионов ныне живущих японцев вам надлежит обратиться. Возвращайтесь в министерство вместе с этим молодым человеком и занимайтесь своими делами. Теми, какие вам будут поручены. – Он сухо усмехнулся и ушёл.

Фудзита и Кидо начали долгий путь вверх, на площадку, где стояли их джипы.

– И как вы собираетесь выполнять это невыполнимое задание? – рискнул Кидо шепнуть Фудзите, когда они уже удалились на безопасное расстояние от жилища двух стариков.

– Тише, Кидо-сан, – торопливо ответил Фудзита. – Вы что, не поняли, что у старого дьявола везде уши? Я уверен, что ещё до нашего приезда нас будут ждать конверты с приказами от наших руководителей в первую очередь заняться этим делом. И приказы эти будут подкреплены эдиктом императора. То, что Акаси недоступен по телефону, не значит, что он не может позвонить куда и кому угодно, в тот момент, когда сам этого захочет!

И Коичи Кидо вдруг подумал, что тайны, ниточки к которым держит Акаси, могут дать ему возможность позвонить даже самому Тэнно.

Вертолёт появился со стороны заката, откуда-то с побережья. Я прижал Виктора к земле, хотя мы могли этого и не делать, было очевидно, что вертолёт идёт к месту авиакатастрофы. Это был тёмно-зелёный армейский «Ми-8», и взлетел он откуда-то с берега или с судна. Скорее всего, с судна: я знал побережье на триста километров вокруг, мест, удобных для посадки машины, там было – посчитать по пальцам одной руки, а место базирования вертолёта – это не только площадка, это ещё и как минимум несколько тонн авиационного керосина. Плюс пара человек обслуживания, плюс ещё всякая мелкая мелочь. В то же время вся эта инфраструктура замечательно помещалась на ледоколе, плавбазе, некрупном танкере или большом траулере – вполне достаточная замена мини-авианосца. Да здравствует технический прогресс, позволяющий воткнуть большой летательный аппарат на совсем невеликое по габаритам судёнышко! В любом случае упавшую машину они заметят гораздо раньше, чем двоих человек, бредущих по тундре, а значит, займутся прежде всего ей. То, что не все погибли в катастрофе, тоже станет понятно не сразу. Если совсем повезёт, то вертолёт будет вынужден ещё раз слетать за штурмовой группой. Почему-то мне думалось, что будет не так – штурмовая группа уже на борту, она прекрасно оснащена, и ей совершенно понятно, что надлежит делать. Здесь, вдали от людей и посёлков, имея за спиной упавший вертолёт, вариант мог быть только один – выживших застрелить, тела бросить в разбитую машину и сжечь.

Я подумал, что сжечь разбитый вертолёт надо было нам. Чисто из соображений безопасности. Конечно, люди, занимающиеся поисками, в конце концов выяснили бы, что мы не сгорели в этом геликоптере. Но время бы мы выиграли, как минимум день, а то и два. В нынешних условиях – много, даже очень много.

Только не мог я вот так, совершенно спокойно, сжечь машину с телами не только двух убийц, но ещё Зайца и Бедухина – отличных и совершенно не причастных к чему бы то ни было парней. В первый момент не поднялась рука. А сейчас об этом было поздно даже думать.

Мы находились над долиной Слепагая, всё в тех же двенадцати километрах от места катастрофы. Мне надо было определиться, как поступать дальше, а для этого надлежало тщательно разведать обстановку. Здесь, на востоке России, было бессмысленно просить помощи хоть у милиции, хоть у пограничников или ФСБ, хоть у губернатора края. Все они делали в этих краях «бизнес по-русски», который назывался «хватай всё, что к полу не приколочено». И остальные люди стоили для них ровно столько, сколько заплатят другие за то, чтобы не путались под ногами. А так как подавляющее большинство местного населения (в том числе и я) числилось фактически без работы, то есть было отмечено в минимальном количестве документов, то и их исчезновение не вызывало никаких сотрясений в наладившемся круговороте веществ в природе.

Поэтому за пятнадцать лет жизни в независимой России мы привыкли жить по принципу – «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». А для того, чтобы приступить к спасению, надо было понять, в чём это нас пытаются утопить.

Вертолёт несколько раз пробарражировал над долиной, то поднимаясь, то опускаясь. «Никак, нас ищет», – решил я. Затем он присел на тундру. С такого расстояния сам он выглядел только грязной зелёной точкой и ничем не напоминал того грозного чудовища, которым являлся вблизи.

– Ты совершенно уверен в том, что делаешь? – спросил меня Витька. – Может быть, это – глюк, и нам надо выходить к ним, спасаться?

В ответ на это я вынул из кармана его рюкзака пистолет.

– Это – глюк. И тот, второй, что лежит на дне, – глюк. Глюками являются и восемь обойм с патронами по семнадцать в каждой, а также аккумулятор от спутникового телефона. И мины, которые я утопил в Слепагае, тоже были специальными глюкавыми минами. И ножики обоюдоострые. И вообще, епископ Беркли учил, что мир даден нам в ощущениях, поэтому стоит только убедить себя, и мы окажемся в «Праге», и будем пить пиво с раками. Только, когда эти глюки соберутся в следующий раз тебя убивать , не забудь крикнуть им: «Я фигею с вас, глюки!»

Виктор замолчал, и мне на одну секунду стало его жалко.

Вертолёт просидел у места катастрофы около часа, а затем поднялся и ушёл на морскую сторону.

Был поздний вечер. Вчерашнего тумана не было и в помине. Тучи висели высоко в небе, как разорванные крылья какой-то невиданной птицы. Западная часть горизонта горела ровным оранжевым пламенем, словно кто-то прижёг край земли полосой раскалённой стали. Ночь обещала быть ясной, а ясные ночи на севере – холодные ночи. Я немного подумал. Несмотря на то что нас, очевидно, где-то там, внизу, подстерегала смертельная опасность, мне хотелось разжечь здесь, где-нибудь в укромной щели, небольшой костёр. Ночевать без костра под открытым небом само по себе является моветоном, и тем более это наблюдение верно, если вы ночуете севернее пятидесятой параллели. Я сидел и прикидывал действия наших противников.

Обнаружив вертолёт разбившимся, а своих товарищей – мёртвыми, они, скорее всего, сделали круг возле места катастрофы, а завтра попытаются взять нас в клещи. То есть, это им покажется, что в клещи. Вертолёт, скорее всего, высадит одну группу бандюков далеко отсюда по зимнику, на нашем предполагаемом пути к Орхояну, а вторая группа пойдёт отсюда. Найти по следам нашу «скидку» в сторону будет очень и очень проблематично, а скорее всего – и невозможно. И уж тем более трудно будет предположить, что мы пойдём обратно к месту катастрофы.