А мы поступим именно так. Потому что у места крушения вертолёта наши неведомые противники наверняка оставили какой-то «секрет» – человека или двоих – на всякий случай.

Позарез был нужен пленный, который бы хоть что-нибудь знал о том, что происходит.

Так что я разжёг в глубокой дырке под скалой небольшой, но горячий костерок, убедился, что дым тянет вертикально вверх по скале, а не в сторону долины, и рискнул заснуть на несколько часов. Изнурять себя бессонницей пока не было смысла – это придёт потом…

Мы проснулись около девяти утра. Я осторожно выглянул из углубления, в котором мы ночевали. Никого.

И всё же в меня закралось какое-то неприятное предчувствие.

Мы вылезли наверх, умылись в ледяном ручье. Я убрал в рюкзак свои «болотники» и вновь надел треккинговые ботинки. Виктор остался в сапогах. Мы медленно двинулись долиной ручья к Слепагаю.

План у меня был прост. Выйти на расстояние пары километров к месту падения вертолёта, оставить где-нибудь в укромном месте Витька (лучше всего – связанного, с кляпом во рту и засыпанного слоем веток в полметра), и гребнем отрога пройти к той теснине, где Костя Зайцев нашёл свой дурацкий конец. Если мне повезёт, то часового я найду прямо на мысу этой возвышенности. Так бы расположился я сам, ожидая каких бы то ни было гостей на ту точку. Определить его местонахождение будет делом техники. Там таких мест, где можно спрятаться, не очень много. Ну а кроме того, человек, который не ожидает, что кто-то может целенаправленно на него охотиться, ведёт себя несколько… ну, расслабленно.

В том, что «они», кем бы они ни были, не воспринимают нас всерьёз, я ни на секунду не сомневался. И уж тем более не воспринимают всерьёз, если являются теми, за кого я их принимаю. А принимал я их в это время за бывших солдат, спецназовцев, собровцев, омоновцев, прошедших службу в «горячих точках» и решивших дополнительно заработать себе на хлеб с икрой таким небесполезным делом, как стиранием с лица земли пары-тройки никому не нужных штатских. В бытность мою инструктором по стрельбе я таких насмотрелся. Я знал, что в элитные части, представляющие собой надежду Родины, стремятся не брать инициативных и сообразительных ребят.

И всё-таки нехорошее ощущение меня не оставляло…

В зарослях стланика за нами кто-то был. И едва я сообразил, кто это, сердце обвалилось вниз, и у меня гулко застучало в ушах.

– Не поднимай головы, – прошептал я одними губами. Виктор едва качнул головой, и мы продолжали идти по дну ручья как ни в чём не бывало. Два смертельно уставших человека, с поклажей, еле переставляющих ноги по камням.

– Стой, Витя, передохнём, – громко и обречённо сказал я и почти повалился на камень, скинув рюкзак. При этом повернулся лицом к прячущимся в кустах людям. Это был наш единственный шанс – причём довольно значительный. Моё лицо осветили лучи заходящего солнца. Я повращал плечами и несколько раз взмахнул руками – вроде бы разминаясь, а на деле показывая, что у меня нет на себе другого оружия, кроме висевшего на плече карабина. Затем полез в рюкзак, достал кружку и протянул Виктору.

– Сходи принеси водички.

Его слегка качнуло, когда он приподнялся, но тем не менее Витя добрёл до ручья и наклонился к воде.

«Пора!»

Я поднял глаза наверх. И встретился взглядом с сидящим в кустах человеком.

Кусты шелохнулись, и два пастуха скользнули вниз, по склонённым ветвям, на гальку.

– Здравствуй, Егор, – произнёс я обычным голосом.

– Привет, Зим, – ответил тонким голосом старший – невысокий смуглый человек с раскосыми глазами, одетый в почти белую, застиранную брезентовую куртку и штаны, обутый в болотные сапоги, – это Митя. – Он протянул руку в сторону своего напарника, молодого паренька с чуть испуганным лицом. – А ты что делаешь в тундре в тапочках?

Егора, ламутского оленевода и старшего пастуха рода Тяньги, я знал уже лет восемь, правда, встречались мы всего раза два-три в год. Временами его стойбище кочевало рядом с метеостанцией, на которой я когда-то работал начальником, они меняли меховую одежду на сгущённое молоко, сахар, муку. Впрочем, знали мы друг друга неплохо – Егор по нескольку ночей проводил у нас, смотрел телевизор, немного выпивал, много расспрашивал. Был он когда-то бригадиром в оленеводческом совхозе «Путь Ильича», стадо у него было большое – тысячи три оленей. Но в 1993 году совхоз буквально испарился в воздухе – руководство, сплошь из пришлых русских и украинцев, продало всю движимость предприятия – грузовики, вездеходы, снегоходы, и в буквальном смысле улетело по воздуху – сели в самолёт и растворились на бескрайних просторах Родины, а вот пастухи остались со своими оленями… Какие-то бригады оленей тотально пропили и переселились полностью в Орхоян, где запили и опустились. А род Тяньги собрался целиком в один кулак, объединил несколько стад и вот уже десять лет кочевал по здешней лесотундре так, как делали их прадеды и прапрадеды. Люди они в большинстве своём были неторопливые, как большинство оленных людей, очень внимательные ко всему на свете. Несколько своеобычные, да, но ведь и образ жизни их был не такой, как у нас…

И ещё – они всегда были очень приветливыми людьми. И то, что они не сразу вышли к нам, а некоторое время целились нам в головы из винтовок, значило лишь одно…

– Моего друга Витей зовут, – неторопливо продолжил я, – умаялся совсем. А это у меня не тапочки – ботинки, в них по камням удобнее идти. Болотники я с собой в мешке ношу.

– Ага, – сказал Егор, даже не улыбнувшись, – ты всегда здоровый был. А кто здоровый – тот глюпый.

Я про себя усмехнулся. Буквально десять минут назад я этими же словами думал про спецназовцев.

Пастухи-оленеводы никогда не были очень сильными людьми, в том плане, как это понимали русские. Но они очень хорошо знали, как эту силу правильно распределять, как экономить себя на тяжелейших тридцати–сорокакилометровых переходах по бездорожью. Короче, сильными они не были. Но были невероятно выносливы. И терпеливы.

Я выгадывал время, соображая, что я могу сказать Егору, а что – нет. Не потому, что я ему не доверяю до конца. Встреча с пастухами для нас – это настоящее «джиу-джитсу», приём, который способен полностью изменить ход событий в нашу пользу. И не доверять им – значит, поставить себя вне закона этих людей, и уж тут-то мы не просуществуем в этой тайге-тундре и часа. Нет, просто надо было рассказать им всё , но такими словами, чтобы они нас поняли. Я не был уверен даже в том, что сегодня в стойбище Егора Тяньги есть даже радио.

Проблема состояла ещё и в том, что всего я как раз и не знал.

Поэтому начал с самого главного.

– Егор, – сказал я так же буднично, как обсуждал с ним весенний пролёт гусей на Малтачанской тундре, – нас хотят убить.

Егор кивнул. Он явно ждал продолжения.

– Витя ищет самолёт. Здесь когда-то упал самолёт. Он узнал об этом от геодезистов, кочевали здесь более тридцати лет назад.