Сгоревший храм, уничтоженные Бэрроты, пропавшие дети. Как все это увязать друг с другом? Предположим, это дело рук Седого, но зачем? Если тому не нравится Пьер Тартю, он свернет его в бараний рог и не заметит! Или пожар – предупреждение? Тогда оно адресовано ей. Дариоло Кэрну она берегла для своих заклятий, а мирийка ускользнула туда, откуда не возвращаются…

На пожарище видели Иллариона… Иллариона, после смерти Ореста ставшего Предстоятелем антонианцев и перенесшего главную резиденцию ордена в Духов Замок. Конечно, было б странно, если бы клирик такого ранга не обратил внимание на несчастье, случившееся с храмом столь почитаемой святой, но все же связь антонианца с Седым более чем вероятна, а пущенные в ход в Гразе и Мунте заклятия при всем своем различии отличаются силой и точностью. Невредимые кони и исчезнувшие без следа всадники, невредимые окрестные дома, уничтоженная обитель и пропавшие дети… Кому они понадобились? Они исчезли, когда о Гразском разгроме не знала даже она. Заговорщики не стали бы действовать столь опрометчиво – значит, Вилльо, Рогге и ифранцы здесь ни при чем. Сколько вопросов – и ни одного ответа. Но главное – где Александр? Его смертью, смертью Последнего из Королей, открывается новая эпоха. Прежде чем действовать, Анастазия должна знать, что с ним.

Пьер и Рогге ищут, но пока не преуспели. Говорят, когда-то маги могли создавать зеркала, в которых отражалось все, что нужно, но ей такое не под силу. Пока. Нет у нее и возможности пустить по следу Гончих, так как нет нужной крови. Что ж, придется положиться на ищеек Тартю и Рогге, по крайней мере в этом мире. Пусть рыщут по болотам, предлагают крестьянам награду, берут заложников, а она попробует достать Последнего из Королей иным способом.

Итак, исходим из того, что горбун мертв или тяжело ранен и вынесен с поля боя Трюэлем и Кэрной. Если он мертв, остается возрадоваться и заняться делом. Если без сознания или спит, она до него доберется и сделает Так, чтобы он никогда не проснулся. Это трудно, но возможно…

Ее Иносенсия задумчиво тронула роскошные черные волосы. Нельзя сказать, чтобы она любила мир Оленя, но его дороги вели к цели. Главное – получить Дозволение и помнить, ГДЕ ты, КТО ты и ЧТО тебе нужно, и ты получишь, что хочешь. Год назад Святая не разрешила ей начать охоту, но, возможно, сегодня у нее будет другое мнение.

Анастазия, как всегда, с наслаждением, распустила и расчесала волосы, надела свежее белое платье и рубины и вынула из резного ларца вырезанную с необычайным искусством фигурку Оленя, привычно подивившись ее холоду и тяжести. Интересно, кто из сестер утром не проснется, если святая сочтет нужным открыть Предстоятельнице призрачные тропы? Прошлый раз это были Юстиния и Ларина. Бланкиссима и послушница, старуха и девчонка. Ее Иносенсия пыталась понять, кого избирает Олень, но, похоже, это было делом случая. Анастазия с удовольствием взглянула на свое отражение и взялась за дело. Три пары Рогов[20]по углам начертанной на полу гексаграммы, два зеркала, глядящих друг в друга, и в центре магической фигуры – она в рубинах Циалы с крохотным белым Оленем на протянутой ладони. И больше ничего. Ни крови, ни длинных, путаных заклятий. Стой и жди, Святая ответит. Если сочтет нужным.

Свечи вспыхнули одновременно, неподвижные языки пламени сами напоминали темно-алые драгоценные камни. Стало холодно, но неприятных ощущений это не вызывало, скорее наоборот. Разве больно воде, когда она становится льдом? Она обретает форму и силу, способную разрывать сталь и камень, это радость, а не страдание. Анастазия любила это ощущение, хотя первый раз немного испугалась: тогда прошлое в ней еще поднимало голову. Женщина напряженно вглядывалось в зеркало, но видела лишь себя, прекрасную и холодную, несмотря на обливавшее ее алое сияние. А потом появилась Она.

Анастазия видела происходящее чужими глазами, глазами, которые к утру погаснут. Видела себя, стоящую внутри рубиновой шестилучевой звезды, видела свое отражение в зеркалах. Ее Иносенсия ждала, когда заднее зеркало заживет собственной жизнью. Каждый раз это происходило иначе. Предстоятельница полагала, что все зависит от сестры, чья жизнь, истекая, открывала дорогу Святой.

Свершилось! Исчезла женская фигура, стало меркнуть изображение комнаты, а с краев надвинулось странное радужное мерцание, из которого проступило изображение красавицы в струящемся алом платье, положившей точеную руку на шею белого Оленя. Женщина, в сравнении с которой красивая Анастазия была не более чем блеклой тенью, улыбнулась вишневыми губами и отпустила своего спутника. Олень исчез, и в тот же миг у ног отражения Предстоятельницы во втором зеркале опустился на колени мерцающий рогатый зверь. Анастазия по-прежнему неподвижно стояла в центре магической фигуры, но ее отражение оседлало Оленя, и призрачная всадница исчезла в зеркальной глубине. Пропала и Циала, и Ее Иносенсия осталась одна, замерев между двух ослепших стекол. Это было последним сном инокини Ирэны, чье тело медленно остывало, пока Предстоятельница верхом на белом Олене мчалась по мерцающей тропе к дальнему лесу.

Ее Иносенсия не раз проходила тропами Оленя, но так и не поняла, подчиняется ли ей великолепное создание, следует ли за ней по приказу святой или же во имя собственных целей. Олень приходил тогда, когда позволяла Циала, но шел туда, куда хотела всадница, при этом Ее Иносенсия чувствовала в своем белорогом спутнике собственную волю и стремление. Если не раб, то союзник? Или… хозяин? Могло быть и так, но он поможет отыскать Тагэре.

Они благополучно перешли Барьер, и странное существо замерло, словно бы принюхиваясь. Все это было иллюзией, мороком, сном. Ее Иносенсия прекрасно помнила, что стоит в своей комнате перед зеркалом, грезя наяву. Главные события происходят в настоящем мире, но и то, что творится здесь, тоже очень важно. Слабых людей легче всего ломать во сне или в бреду, а сильных… Тут нужна осторожность и умение. В другое время она бы трижды подумала, прежде чем посягнуть на разум и душу Последнего из Королей, но после поражения и гибели друзей он уязвим. Его душа тоже ранена – даже сильнее, чем тело, а значит, он не сможет сопротивляться.

Олень нашел след. Как он это делал, Анастазия не понимала, да и призывала его, чтобы отыскать тех, кто ей мешал, лишь дважды. Первый раз это было просто. Жертва, потеряв голову от страха, бежала от преследовательницы, пока не пересекла ту черту, из-за которой не возвращаются. Второй раз было труднее: следовало не просто убить, но и допросить, а Елена оказалась крепким орешком, кое-чего она так и не рассказала. Но с Александром ей говорить не о чем. Пусть отправляется прямиком на Серые Равнины. Кэрна и Трюэль без него опасны разве что для Рогге или Тартю, а если эти ничтожества также отбудут к праотцам, она плакать не станет.

Анастазия оглянулась по сторонам. Олень уверенно бежал среди странных деревьев с черными раскоряченными ветвями. Шел дождь, и одновременно светило солнце, под копытами ломались сочные стебли, но было тихо. Здесь листья не шепчутся, ручьи не звенят, а птицы и звери немы; здесь не скажешь, близко дерево, река, гора или далеко и там ли они, где их видишь. Здесь трава кажется то огненной, то туманно-белой, то черной, то лиловой, иногда она шевелится без ветра, а иногда неподвижна, какая бы буря ни бушевала, здесь растения и камни могут ходить и даже летать, а животные – неподвижно стоять, врастая в камень. Здесь никогда не знаешь, что есть небо, а что – земля, здесь нет дорог, и вернуться назад можно, лишь идя вперед. Кто знает, каким видели этот мир другие, но Анастазии он казался миражом, возжелавшим обернуться истиной, а для этого нужно убедить истинное, что его на самом деле не существует.