— Смешанные патрули? — предложил я. Мне лично идея привлечения вооруженных дикарей для поддержания законности и порядка в сибирских селениях пришлась по душе. — Туземный отряд под предводительством специалиста из казаков?

— Надобно думать, господа, — уклонился от выражения поддержки идеи губернатор. — Рассмотреть все аспекты проблемы. Как бы не вышло, что запустив вооруженных туземцев в наши города, мы разбудим куда большее лихо, чем недостаток полицейских.

— Однако же, ныне в Коканде бунт, — напомнил нам политическую обстановку во вновь приобретенных империей землях Туркестана Иващенко. — Генерал Кауфман уже справлялся в штабе округа о возможности увеличить численность казачьих полков, откомандированных в Туркестан. Снять охрану с границ полностью мы не имеем возможности, но какое-то число казаков наскребем. А ежели их еще и «разбавить» туземными отрядами…

— Дабы одни инородцы воевали иных? — саркастично прогудел священник.

— Дабы подданные Его императорского величества могли проявить себя в усмирении киргизского бунта, — нахмурил брови генерал. — Положительно стоит донести эту мысль до его превосходительства, генерала Хрущева, Александра Петровича.

— Будет полезным, — осторожно поддакнул Цыбульский. — Нашим сибирским инородцам понять и принять то, какое неисчислимое количество земель и языков объединяет наша держава. Дабы даже до самого последнего таежного увала дошла мысль, о бесконечности пределов Империи, и о ее безграничной мощи.

— Это вы, уважаемый Захарий Михайлович, теперь гоского Шамиля припомнили? — улыбнулся в уставные усы генерал. — Широко известно о его ошеломлении от величия Империи, когда его, арестованного, доставляли в столицу.

— Для туземцев мир не особенно велик, — кивнул Цыбульский. — Чаще всего в их представлении, Вселенная заканчивается за соседним лесом. Мне приходилось слышать, что и люди, населяющие этот соседний лес, по мнению дикарей, уже и не люди вовсе. Открыть им глаза, показать размеры нашего мира — это разрушить их устои. Не сомневаюсь, что и усилия святых отцов по приобщению туземцев к православию, станут для таких осознавших куда более успешными.

— Отлично, — хлопнул я себя по коленям ладонями. — Целиком и полностью поддерживаю вашу, генерал, инициативу. В сообщении генерал-адъютанту Хрущеву можете так и указать. А если, кроме иного прочего, татарские воины смогут и себя проявить в противостоянии с кокандскими инсургентами, будет и вовсе славно. Императорская армия, смею надеяться, пополнится дополнительными иррегулярными силами.

Иващенко приосанился. Все, конечно же, понимали, что идея привлечения татар к боевым действиям в Туркестане могла родиться только из такого вот, устроенного мною, мозгового штурма. Но высказал-то ее, тем не менее, именно генерал-майор. Значит, ему и почести.

На этом наш «симпозиум» и закончился. Конечно же, никого выгонять не стали. Общение продолжилось, но теперь темой обсуждения стали намечающиеся в стране реформы. В основном — налоговые. Перемены всегда пугают. Кажется, что любые изменения всегда к худшему. Что раньше было лучше. Так и тут. По каким-то, мне неведомым, причинам, все считали, что с введением в Империи новой системы налогообложения, поборы с купцов и промышленников станут выше, а те, в свою очередь, непременно поднимут цены.

Я готов был спорить. Причем не на словах, а с цифрами и расчетами в руках. Никакого роста цен не предполагалось. Да, ожидалось, что первое время, пока купеческие счетоводы не овладеют наукой двойных — и в дебет и в кредит — записей, будет некоторая неразбериха. Но дело-то, на самом деле, не хитрое. Новая система где-то даже логичнее и проще той, что ныне использовалась. Но, на всякий случай, был заложен срок, в течение которого к ошибкам в налоговой отчетности будет лояльное отношение надзирающих органов.

Вопросы коварством не отличались. На самом деле, я уже много раз слышал их при общении с другими интересующимися. Естественно, и ответы у меня уже были давным-давно заготовлены. Так что участвовал я в беседе, так сказать: в режиме автомата. Почти не задумываясь.

Мысли же мои крутились вокруг писанного еще знаменитым Михаилом Михайловичем Сперанским устава «Об управлении инородцами» одна тысяча восемьсот двадцать второго года. По большому счету, все, что нужно для вдумчивого взаимодействия с туземными племенами в том документе уже было заложено. Аборигены классифицированы, разделены по видам, и установлены принципы их самоуправления и налогообложения. Единственное, чего, на мой взгляд, этому документу не хватало — это определения некой структуры, в схеме гражданского правления державой, которая бы занималась отслеживанием состояний племен, рассматривало бы жалобы, и могла принимать бы какие-то меры.

Вообще, Сперанский — гений. И это бесспорно. Создать простую и достаточно гибкую систему, имея в стране десятки тысяч всевозможных племен и народов — это дорогого стоит. И главной Михаила Михайловича заслугой я полагаю разделение туземцев на оседлых, бродячих и кочевых.

Согласно устава, оседлые инородцы просто приравнивались в правах к русским тяглым сословиям — мещанам и государственным крестьянам. После Великих Реформ — просто к крестьянам и горожанам. Туземные поселения имели право иметь одинаковую с русскими систему собственного управления, и обязаны были выплачивать в казну те же поборы и выплаты. Никакой разницы. Единственное что: подразумевались налоговые льготы для тех инородцев, кто добровольно принял православную веру. Однако в Налоговом Кодексе Империи об этой «скидке» благополучно позабыли.

Отношение к бродячим было несколько иное. Бродягами должны были управлять представители традиционной родоплеменной верхушки. «Князьцы». Младшие князья, признаваемые государством, как дворяне. Насколько эта схема была успешной, я судить не мог. К бродячим, по большей части, были причислены ненцы, коряки, юкагиры и другие охотничьи народы Северной части страны. А информации об их житье-бытье было ничтожно мало.

Самый интересный раздел Устава описывал отношение государства к кочевым инородцам. Они — буряты, якуты, эвенки, хакасы, киргизы и другие им подобные — делились на стойбища и улусы, каждый из которых хоть и получал все тоже родовое правление, но, в отличие от бродяг, не постоянное, а выбирающееся на три года самими аборигенами.

Группа стойбищ подчинялись инородческой управе, как административному и финансово-хозяйственному учреждению. Которая, в свою очередь, подчинялась уже ведомству окружного начальника. Управа же обладала правом исполнять судебные приговоры и распределять размеры налогов. Немалая, кстати, власть в степных районах страны.

Несколько инородческих управ объединялись в степную думу. Которая, в принципе, и определяла общий объем поборов с подотчетного населения. Кроме того, именно этим думам вменялось