Часть солдат Ляо сумела организоваться, и намеревалась дать отпор немногочисленным воинам, дерзко вторгшимся в их лагерь.

— Стоять! — рявкнул Инь Шэчи, вскидывая кулак вверх. — Братья Ю, со мной! — и, не медля ни мгновения, он кинулся прямо на железный строй киданей.

Мощным ударом меча он срубил с древка целящее в него копейное острие, и, прыгнув вперед, ударил обеими ногами в середину высокого щита, отбрасывая киданьского пехотинца назад. Тут же, кувыркнувшись и вскочив на ноги, Шэчи взмахнул мечом, разя соседей упавшего, смешивая и расстраивая вражеские ряды. Как он и рассчитывал, надежно прикрытые щитами Ю Цзюй и Ю Цзи также сумели пробиться сквозь частокол киданьских копий, и сейчас отчаянно рубились с врагом в ближнем бою.

— Ко мне! — закричал юноша, метнувшись вдоль вражеского строя, и яростно работая мечом. Клинок, откованный ваньчэнским мастером, рубил и колол, легко пробивая кожаные доспехи, разрубая древки копий, и отражая вражеские удары. — Все в атаку! Вперед!

Он набросился на киданей, тесня их ударами меча, не давая им вновь собраться и выставить сплошную стену щитов. Фигура в черном и красном встала у его плеча, и очередной солдат Ляо пал, пронзенный стремительным росчерком сверкнувшей стали — Му Ваньцин не оставила своего мужа. Вдвоем, они вновь прошли сквозь вражеский строй, оставляя за собой неподвижные трупы, и вновь атаковали киданей, не давая им роздыху. Ожесточенная рубка, казалось, длилась целую вечность, и когда Шэчи заколол последнего врага, и устало утер пот, он невольно подумал, что в этой отчаянной схватке они положили, самое малое, сотню солдат Ляо. Многочисленные трупы, усеявшие окровавленную траву вокруг, казались не меньше чем побежденной армией.

Инь Шэчи устало улыбнулся, но слова ободрения и благодарности, обращенные к соратникам, застряли в его глотке. Он разглядел неразрывную стену металла, что высилась со всех четырех направлений, поблескивая в неверном свете огней. Колеблющееся пламя факелов и отсветы все полыхающих пожаров отражались в многочисленных копейных остриях, железных прямоугольниках тяжелых щитов, и горящих яростью глазах киданей. Сунские воины были окружены, и взявшие их в кольцо враги превосходили их численностью во много раз. Прозвучали громогласные выкрики вражеских командиров, и две из четырех сторон сверкающего железом квадрата сдвинулись навстречу друг другу, сделав слаженный, тяжеловесный шаг.

— В круг, спина к спине! — крикнул Инь Шэчи. — Держимся! Если мы и умрем сегодня, то отправим множество киданей в Диюй впереди нас! — и, вскинув меч к сияющим в темной вышине звездам, он прокричал на пределе сил глотки:

— Ваньсуй[5]!

Его соратники подхватили этот клич, дружно и грозно, на мгновение заставив киданьскую пехоту сбиться с шага. Но солдаты Ляо, подстегиваемые командными окриками своих военачальников, тут же возобновили свою неотвратимую поступь, и вскоре, их копья нанесли свой первый удар.

Длинные шесты шаолиньских монахов сумели сдержать вражеский натиск, упершись в щиты. Клинки сунских воителей успешно отражали копейные удары, а те немногие, что еще имели в запасе тайное оружие, отвечали врагу, разя солдат Ляо поверх щитов, и в щели между ними. Но кольцо воинов Сун понемногу сжималось под неумолимым давлением киданей, и близок был миг, когда Инь Шэчи с соратниками не смогли бы сражаться, прижатые к вражеским щитам, и распятые на копьях.

Перерубив очередное копье, Шэчи устало опустил клинок, давая отдых оружной руке. Он не думал и не рассуждал сейчас, забыв обо всем, кроме одного: держаться, и не давать врагу сразить его соратников. Кидани уже пустили кровь его маленькому войску. Ю Цзи был тяжело ранен, и его брат, взяв щиты в обе руки, из последних сил прикрывал его и себя. Младший из сыновей Шань Чжэна, Шань Сяошань, лежал у ног братьев и отца, и его застывшие глаза глядели в небо с удивлением и обидой, словно юный воин до конца не верил в настигшую его смерть. Один из монахов, Сюйчжи, сидел на траве, бледный, как смерть, и безуспешно пытался остановить кровь, текущую из глубокой копейной раны в груди. Остальные держались на пределе сил, и заметно было, что они не продержатся долго.

— Шэчи! Сигнал! — звонкий возглас Му Ваньцин вдребезги разбил овладевшее юношей оцепенение, даря надежду, и вместе с ней — прилив сил. Подняв голову, Инь Шэчи заметил дымный хвост сигнальной хлопушки, повисшей над киданьским лагерем.

— Все ко мне! — крикнул он. — Ближе, ближе! — его немногочисленный отряд сбился в плотную кучу, прижимаясь друг к другу.

— Сюйли, Сюйвэнь, — обратился Шэчи к двум монахам, с трудом припомнив их имена. — Возьмите своего товарища на руки! Господин Шань, пусть ваши дети помогут младшему Ю! — его распоряжения были выполнены немедленно. Пехота Ляо пока что не успела опомниться после странного отступления своих врагов, и замерла на месте, но их ступор обещал продлиться недолго.

— Прорываемся! — рявкнул Инь Шэчи. — Всем держаться за мной! — и, напрягая меридианы, он отправил в киданьский строй технику Ладони Сяояо.

Волна ци ударила во врага, и сокрушила сталь, дерево, кожу, и людей — Шэчи не пожалел сил на эту отчаянную атаку. Он тут же ринулся в пробитую брешь, и его меч, мелькнув неотвратимым вестником смерти, не позволил ей сомкнуться — два киданя упали, заливая траву кровью и мозгом из раскроенных черепов. Над плечом юноши едва слышно свистнула стрелка, и еще один враг пал вместе со своим щитом — жена неустанно поддерживала мужа. Инь Шэчи снова ударил сметающей волной внутренней энергии, раскидывая солдат Ляо, и вновь ринулся вперед, разя мечом направо и налево. Кидани, не выдержав, попятились от этого неостановимого натиска, и сунские воины вырвались из смертельной хватки вражеского окружения. Применив технику шагов, они метнулись прочь со скоростью, недостижимой для простого человека, оставляя позади врагов, мертвых и побежденных.

Примечания

[1] Сунский ли примерно равен полукилометру.

[2] Нюйва — одно из китайских прабожеств, женщина со змеиным хвостом вместо ног. Вылепила человечество из глины, но неравномерно: вельможи и правители были сделаны вручную, а бедняки и простолюдины — посредством стряхивания глиняных комьев с веревки.

[3] «Да восславится Будда» — моя литературизация «эмито фо», дословно, «Будда Амитабха». Китайские чань-буддисты используют эту фразу по самым разным поводам, не в последнюю очередь — как приветствие.

[4] Огненное зелье («хо яо») — китайское название пороха.

[5] Словосочетание «вань суй» (десять тысяч лет) — часть традиционного славословия в адрес императора: «(да живет император) десять тысяч лет, десять тысяч лет, сто миллионов лет».