Дворец Вайссенштайн в Поммерсфельдене, подобные же сооружения в Людвигсбурге, Эллигене и Нимфенбурге — все относящиеся к началу восемнадцатого века — есть примеры немецких дворцов, строители которых нарочно копировали величественный французский стиль, ярчайшим выражением которого служит Версаль. Культурные имитации простирались и на другие стороны жизни дворянства, в том числе и на дуэли. С середины семнадцатого столетия немецкие дуэлянты дрались и разговаривали по-французски{228}. Как и во Франции, многие немецкие князья и князьки занимали амбивалентные позиции по отношению к дуэлянтам. Хотя правители и понимали, что в их интересах бороться с дуэлями до полного их искоренения, они не всегда находили в себе воодушевление последовательно противостоять практике. Многие из них легко прощали провинившихся — миловали их, как тот же Генрих IV во Франции{229}.

* * *

Ирландия не знала кодексов чести и дуэльной этики Ренессанса до начала английской колонизации страны. В 1541 г. ирландский парламент принял акт, по которому Ирландия объявлялась суверенным государством, а Генрих VIII признавался ее наследственным монархом. В царствование Елизаветы влияние «новых англичан» — то есть импортированных из-за моря землевладельцев и управленцев — сделалось сильнее. В 1557 г. вновь началось проведение политики «освоения», иными словами колонизации, или «систематического выкорчевывания местного населения в пользу прибывавших английских колонистов»{230}. Именно эти-то чужаки из числа английского нетитулованного дворянства и принесли в Ирландию понятия о чести и дуэльную практику.

На исходе шестнадцатого века отмечался целый ряд происшествий, которые показывают, что понятия о чести, на которых и основывалась дуэль как явление, начали укореняться и входить в обиход у знати. В 1571 г. сэр Джон Перрот, главноуправляющий Манстера, вызвал на поединок Джеймса Фицмориса — вожака повстанцев. Хотя бой так никогда и не состоялся, сам факт вызова свидетельствует о том, что дуэльный дух начинал витать в воздухе Ирландии. Шестнадцать лет спустя Перрот — теперь уже лорд-представитель короны в Ирландии — потребовал сатисфакции от сэра Ричарда Бингема, главноуправляющего Коннота. Как и в прошлом случае, самой дуэли так и не произошло. Джеймс Келли — ведущий современный историк дуэлей в Ирландии — приводит оба примера как свидетельство генеральной линии, а не проявление повышенной возбудимости натуры одного господина{231}.

40-е и 50-е гг. семнадцатого столетия стали в Ирландии временем хаоса и кровопролитных беспорядков. Осенью 1641 г. ирландцы поднялись на бунт против англичан, однако Кромвелю пришлось сначала разгромить армии роялистов и отдать на казнь короля, чтобы только потом обратить пристальное внимание на Ирландию. Так или иначе, когда он сделал это в 1649 г., сопротивление ирландских мятежников было подавлено с исключительной беспощадностью. Англичане штурмом взяли города Дрогеда и Уэксфорд и разграбили их. Когда Кромвель вернулся в Англию на исходе года, «Ирландия лежала распростертая, истекающая кровью и парализованная»{232}. В те годы Ирландия превратилась в международный полигон, привлекавший к себе наемников из Англии, Шотландии и континентальной Европы, людей, хорошо знакомых с кодексами чести и дуэльной этикой, а кроме того, очень вспыльчивых и всегда готовых схватиться за меч. Сэр Эдмунд Верни пал от руки одного такого головореза после завершения осады Дрогеды{233}, что наглядно показывает дикость и жестокость завоевания Ирландии Кромвелем.

Подавив ирландское восстание, Кромвель приступил к политическому подчинению острова путем проведения в жизнь гигантской программы земельных поселений. Всего он разместил в Ирландии 8000 протестантских землевладельцев, произведя передел земельной собственности так, что все усилия Елизаветы или Иакова не могли даже сравниться по размаху с этим предприятием{234}. Своими действиями Кромвель создал в Ирландии англизированное нетитулованное дворянство, дуэльных дух среди которого в свое время пережил величайший подъем.

* * *

Пятьдесят лет между убийством Генриха IV в 1610 г. и восхождением в 1661 г. к величию Людовика XIV как правителя обновленной страны характерны господством двух кардиналов во время двух периодов малолетства государей. Когда Генрих IV пал от руки монаха Равальяка, на трон вступил девятилетний сын убитого государя, Людовик XIII. Господствующей фигурой во французской политике этого царствования являлся кардинал де Ришелье. Когда, в свою очередь, в мае 1643 г. Людовик скончался, сыну его исполнилось всего четыре года. В длительный период несовершеннолетия короля Францией как регент, или регентша, управляла его мать, Анна Австрийская, поддерживаемая и направляемая итальянским кардиналом Мазарини. После смерти Мазарини в 1661 г. состоялось превращение Людовика XIV в короля, словно бы бабочки из кокона. Молодой и энергичный король принял на себя бразды правления.

Сила Ришелье состояла в почти непререкаемом влиянии на короля — следствие тяжелого труда и плоды работы налаженной системы сбора разведданных, что позволяло кардиналу всегда оказываться информированным лучше, чем его враги. Данная работа не есть место для исследования карьеры Ришелье, однако достаточно сказать, что он заложил основы абсолютизма, господство которого продолжалось до самой Французской революции. Властвование его, начавшееся в 20-е гг. семнадцатого столетия и продолжавшееся до смерти в 1642 г., стало периодом упрочения королевской власти за счет подавления центробежных тенденций нобилитета и провинций. 1618 г. ознаменовался роспуском Генеральных штатов, которые так больше и не были созваны до 1789 г.

Дуэль служила одной из самых горячо отстаиваемых привилегий нобилитета, словно косой косившей представителей высших эшелонов тогдашнего французского общества. Самым печально знаменитым поединком чести того времени стала дуэль между графом де Бутвилем и маркизом де Бёвроном, происходившая в Париже в мае 1627 г. История рассказывает нам о конфликте между модернистскими инстинктами централизующейся монархии и бурлящим в крови желанием нобилитета сохранить старые свободы и привилегии. Людовик XIII был человеком глубоко религиозным, аскетичным, дуэлей он не одобрял в корне. Ришелье противился дуэльной практике как священнослужитель, как защитник королевского авторитета, как поборник диктата закона и как человек, у которого поединок чести отнял брата.

Французские аристократы — особенно молодая поросль — напротив, воспринимали дуэль как почти что игру — неотторжимую привилегию касты, к которой они принадлежали. Франсуа де Монморанси, граф де Бутвиль, славился как самый завзятый дуэлянт своего времени. Отпрыск одной из славнейших фамилий Франции, он приходился родственником ведущим фигурам французского нобилитета. Ги д’Аркур, маркиз де Бёврон, принадлежал к знатному роду из Нормандии, который — пусть и не столь могущественный и влиятельный, как клан Монморанси, — имел, тем не менее, солидный вес и связи. И в самом деле, представители нескольких поколений этой семьи являлись самыми важными помощниками короля в регионе.