И Шэнди опять шел по запятнанному кровью мосту.

— Скоро же мы дойдем, черт возьми? — спросил он.

Заговорив, Шэнди вдруг испугался, что голос выдаст его нарастающий страх, но мертвый, стоячий воздух заглушил его слова настолько, что он едва расслышал их сам.

Не обращая на него внимания, остальные продолжали идти. Пару раз Шэнди казалось, что он слышит скрежет металла по камням, задыхающиеся всхлипы впереди на мосту, но серые призрачные сумерки не давали ничего разглядеть. Воздух стал тягучим и густым, как сироп, когда еще одна крупинка сахара — и начнется кристаллизация. И хотя это вызывало у него ужас, Шэнди все же не удержался и отыскал глазами Тэтча... и на какое-то время перестал быть самим собой.

Он был пятнадцатилетним подростком, известным беглым чернокожим рабам в горах, как Джонни Кон, хотя с того самого времени, как он однажды злоупотребил заклинаниями хунган, он перестал считаться подходящим учеником для уважающего себя жреца вуду и не имел больше права называть себя аджаникон. Эд Тэтч будет его настоящим именем, именем взрослого человека, и через три дня он сможет с полным правом носить его.

Сегодня первый день его посвящения лоа, который станет его проводником по жизни и чьи цели отныне он будет разделять. Чернокожие марроны, которые растили его с младенческих лет, этим утром препроводили Джонни к подножию голубых гор к дому Жана Петро, легендарного колдуна, который, по всем свидетельствам, проживал здесь больше ста лет и, как утверждалось, сотворил многих лоа. Из-за этого ему приходилось жить в доме на сваях, потому что земля от долгого соседства с ним становилась бесплодной. По сравнению с Петро все прочие бокоры Карибского моря считались простыми каплата — уличными фокусниками.

Марроны были беглыми рабами, родом из Сенегала, Дагомеи и Конго. Им не стоило труда привыкнуть к тяжелым условиям жизни в горах Ямайки. Белые колонисты настолько опасались негров, что даже платили ежегодную дань в надежде уберечь свои поселения от грабежа. Но даже марроны отказывались приблизиться к дому Жана Петро ближе, чем на полмили. Парень в одиночку спустился по горной тропинке мимо хлевов, мимо сада, а затем вышел к самому дому. За домом протекала речка, и старик оказался там. За сваями Тэтч увидел сначала его голые ноги, костлявые и узловатые, как палки из терна. Тэтч был, конечно, бос, и, проделав несколько пассов в сторону кур, копошившихся вокруг свай, заставляя их молчать, сам бесшумно перебежал маленький дворик, подкрался к углу дома и выглянул. Старый колдун Петро медленно ковылял по берегу, то и дело наклоняясь и вылавливая из воды квадратные бутыли; он внимательно всматривался в затуманенное стекло, встряхивал и прислушивался к чему-то, побарабанив по стеклу длинными ногтями, потом снова опускал бутылку в воду.

Тэтч показываться не спешил и дождался, когда в конце концов лицо старого бокора сморщилось в улыбке, когда он прислушался к бульканью очередной бутыли. Он вновь побарабанил ногтями по стеклу, затем прислушался и вновь побарабанил, напоминая заключенного камерыодиночки, который долгое время терпеливо простукивал стены и наконец услышал ответ.

— Это уж точно наш парень, — дребезжащим старческим голоском нарушил он вдруг молчание. — Здесь Геде, лоа, который... ну вроде подручного у того, которому ты нужен.

Тэтч понял, что замечен и старик теперь обращается к нему. Своего места он не покинул, но откликнулся:

— Нужен? Но это я выбрал его.

Старик хихикнул:

— Что ж, его здесь, в речке, нет. И нам нужен Геде, чтобы его позвать. Да и Геде у нас просто в виде намека. Здесь, в этой бутыли, лишь часть его, пупок, можно сказать, ровно столько, сколько нужно, чтобы его позвать. — Петро повернулся и шаркающей походкой направился во двор, где стоял Тэтч. — Видишь ли, мальчик мой, мертвые со временем становятся могучими. Что для твоего прадедушки было лишь беспокойным привидением, то твоим внукам предстанет могучим лоа. И я научился направлять их, склонять в нужном направлении, вот как виноградную лозу. Крестьянин сажает семечко в почву, и вот вырастает дерево — а я сажаю привидение в бутыль под бегущей водой, и получается лоа. — Старик улыбнулся, обнажив немногие оставшиеся зубы в белых деснах, и махнул бутылью в сторону речки. — Я вырастил их больше дюжины, они, правда, не такого качества, как лоа Рады, те, которые прибыли с нами из Гвинеи, но зато я могу их вырастить для особых целей.

Куры в тени дома уже оправились от заклинания Тэтча и принялись кудахтать и хлопать крыльями. Петро мигнул, и они опять замолкли.

— Конечно, — продолжил Петро, — тот, кому ты нужен или кого ты хочешь, коль тебе так больше нравится, — старый Барон Суббота, существо совсем другого сорта. — Он покачал головой, и глазки его благоговейно сощурились. — Раза два или три за всю мою жизнь мне случайно удавалось сотворить нечто, что обладало сильным сходством... с той или иной тварью в мире духов, понимаешь? Сходство оказывалось слишком большим, чтобы они могли существовать порознь. И вот тогда у меня в бутыли появлялось нечто, для чего она оказывалась тесна, очень тесна... пусть даже в виде намека. Мой домишко чуть было не снесло со свай — когда Барон Суббота чересчур разросся, бутыль взорвалась. Рвануло так, что деревья повырывало с корнем, а русло речки пересохло на целый час. Вон там до сих пор глубокая, широкая заводь, на берегах ничего не растет, и каждую весну приходится мешками вытаскивать дохлых головастиков.

Молодой Тэтч вызывающе уставился на бутыль.

— Так что, в твоей пивной бутылке всего лишь слуга Барона Субботы?

— Более или менее. Но Геде могучий лоа. Он номер два здесь только потому, что Барон уж очень велик. И как всех других лоа, Геде необходимо пригласить, а затем умилостивить, прибегая к обрядам, какие он требует, чтобы он снизошел до нашей просьбы. Ну вот, я уже раздобыл простыни с постели умершего злодея и черный балахон для тебя, и сегодня суббота — священный день Геде. Мы зажарим для него цыпленочка и козленочка. И где-то у меня припасен целый бочонок рома — ведь Геде много выпивает. Сегодня мы...

— Я не за тем тащился сюда с гор, чтобы иметь дело с лакеем Барона Субботы.

Жан Петро широко осклабился:

— А-а-а. — Он протянул бутылку парню. — Что ж, почему бы тебе самому с ним не поговорить? Подними бутылку к солнцу и попробуй разглядеть его внутри... тогда ты сможешь высказать ему свое мнение.

Тэтч сам никогда не имел дело с лоа, но попытался скрыть это за напускной уверенностью, с которой он выхватил бутылку из рук старика.

— Так и быть. Ну что ж, привидение, — презрительно сказал он, хотя во рту у него пересохло и сердце бешено колотилось, — покажись.

Сначала он не мог разглядеть в бутылке ничего, кроме отсветов от неровностей стекла, но потом заметил некое движение. Он присмотрелся. Сначала ему показалось, что в бутылке в мутной жидкости плавает неоперившийся птенец с жалкими крылышками и лапками.