чем. Следователь Семеонов испробовал все. Не помогали ни угрозы, ни обещания, ни карцер, ни пытка бессонницей. Атос был человеком с сильной волей и обостренным чувством справедливости. Огромные серые глаза этого мальчика смотрели на своего мучителя с откровенной ненавистью и омерзением, которое появляется во взгляде человека, внезапно наступившего на отвратительную гадину. Следователь понимал этот взгляд, и ему становилось не по себе. Еще хуже действовали на Семеонова споры с подследственным. А тот обладал острым и гибким углом. Его железная логика разбивала доводы обвинения. Семеонов путался и терялся. В нем закипало бешенство. Следователю хотелось одним ударом свалить этого юнца на пол, бить коваными сапогами по лицу, в грудь, в живот, а затем до изнеможения плясать на распластанном теле. Чтобы сдержаться, он впивался руками в ножки стула. А сдерживаться приходилось. Возможность применения физических методов воздействия[20] в этот период лубянской истории определялась сущностью дела и статьей обвинения.

По делу Атоса пункт 8 статьи 58, то есть террор, шел с приставкой 17, что значило не конкретные преступные действия, а только злодейские планы и намерения — 17-58-8 УК РСФСР. К примеру, для получения срока по статье 17-58-8 достаточно было увидеть сон о неудавшемся террористическом акте против И.В. Сталина и рассказать о сновидениях стукачу. На рукоприкладство нужно было иметь специальное разрешение, которого у следователя не было. Семеонов был обязан добиться признания, используя более простые средства — угрозы, карцер, надевание наручников, пытку бессонницей и т. д. Следовательская работа оценивалась по результатам, полученным при помощи этого арсенала. А достижения у следователя отсутствовали.

Боязнь потерять свою репутацию и потребность мести Атосу побудили Семеонова пойти на крайние меры. Получив от осведомителей дополнительную информацию и обработав ее нужным образом, он добился перевода подследственного в Сухановку. Атос продержался пять месяцев.

Следствие подходило к концу. Пора было приступать к арестам других членов преступной группы, которые более года были под надзором, но гуляли на свободе. Первым в начале осени 1950 года забрали Портоса. Результаты обыска круто повернули ход дела. Среди нафталина и старых вещей в диване на квартире арестованного была найдена винтовка с оптическим прицелом. Именная винтовка с соответствующей монограммой и документами принадлежала отчиму преступника. Он был полярник и получил оружие в дар от О. Ю. Шмидта в память о челюскинской эпопее. Из окон квартиры просматривалась Арбатская площадь, по которой, сидя на заднем сиденье бронированной машины-монстра, закрытый тушами двух охранников, проезжал сам любимый и мудрый. Сделанная находка переводила обвинение в терроре из мифической сферы намерения (17-58-8) в сферу материальной подготовки преступного акта (19-58-8). Обвиняемым грозил расстрел. Следствие ликовало. На арестованных усилили нажим, за оставшимися на свободе стали следить неотступно. Вдруг все, как по мановению волшебной палочки, прекратилось. Вызовы на допросы стали редкими, про винтовку не вспоминали. Почему следствие упустило свой шанс? В аналогичных обстоятельствах расстреливали и за меньшее, например за владение изогнутым стволом пулемета. Ни Василий, ни его товарищи не знали тогда, почему им было оказано послабление.

Неожиданно задержавшееся следствие теперь действительно подходило к концу. В феврале 1951 года забрали Арамиса, а в апреле Василия.

Достижения следователя Семеонова

Иголкина привезли на Лубянку глубокой ночью. В тюремной приемной, путь в которую вел через железные ворота, выходящие на улицу Дзержинского, на арестованного заполнили какие-то бумаги и подвергли обычной процедуре — обыскали, остригли под машинку, обмерили, сделали фотографии анфас и в профиль и заставили «поиграть на баяне», то есть сняли отпечатки пальцев. Следующей ночью после суточного сидения в боксе Василия повели в следственный корпус на допрос. В кабинете, помимо следователя Семеонова, который в дальнейшем вел его дело, находились подполковник Маракуш, молодая миловидная женщина в форме старшего лейтенанта, практикант-кореец Пак и человек средних лет с внешностью утконоса, имени которого Иголкин не знал и которого больше не видел. Пак был сотрудником госбезопасности КНДР. Знание русского языка и успехи по службе открыли ему дорогу в Москву для обмена опытом, накопления знаний и практики в МГБ СССР. Практикой по части ведения дознания руководил Семеонов, считающийся высококвалифицированным специалистом по молодежным делам.

Следователи разыграли с Василием стандартный сценарий. Первым вступил в дело Семеонов, который с деланным добродушием произнес:

— Вот ты и у нас, Иголкин! Дай я на тебя посмотрю! Расскажи, как дошел до жизни такой?

Василий не понимал, что имеет в виду следователь, и молчал.

Не дожидаясь ответа подследственного, подключившийся к допросу Маракуш спросил:

— Поясни, Иголкин, как ты относишься к атомной войне?

Недоумение студента увеличилось. Тем не менее он начал популярно объяснять собравшимся перед ним серьезным людям, что атомная война была бы страшной трагедией и преступлением против человечества. Затем Василий перешел к борьбе за мир:

— 12 марта 1951 года Верховный Совет СССР принял Закон о защите мира, имеющий решающее значение для судеб всего человечества. Этот акт еще раз подтвердил последовательность и неизменность миролюбивой политики СССР. Народы Советского Союза активно участвуют в движении сторонников мира. Оно является самым массовым общественно-политическим движением современности. Студенты нашего института активно включились в сбор подписей под обращением Всемирного Совета Мира о заключении Пакта Мира между пятью великими державами. — Тон у Василия первоначально был такой, словно его обязали выступить на комсомольском собрании. Он говорил нехотя, но скоро в голосе появились и политический пафос, и бойкость. — Недавно, — сообщил Иголкин, — корреспондент «Правды» обратился к товарищу Сталину с рядом вопросов внешнеполитического характера. Товарищ Сталин ответил:

«Мир будет сохранен и упрочен, если народы возьмут дело сохранения мира в свои руки и будут отстаивать его до конца. Война может стать неизбежной, если поджигателям войны удастся окутать ложью народные массы, обмануть их и вовлечь в новую мировую войну. Поэтому широкая кампания за сохранение мира, как средство разоблачения преступных махинаций поджигателей войны, имеет теперь первостепенное значение».

— В своих ответах, — развивал тему Василий, — товарищ Сталин разоблачил преступные махинации поджигателя войны английского премьера Эттли. «Премьер Эттли изображает себя как сторонника мира, — цитировал ответы вождя Иголкин. — Но если он действительно стоит за мир, почему он отклонил предложения Советского Союза в Организации Объединенных Наций о немедленном заключении Пакта Мира между Советским Союзом, Англией, Соединенными Штатами Америки, Китаем и Францией?»

Студент продолжал смешивать английского премьера с грязью, придерживаясь выражений и стиля ответов.

— Товарищ Сталин со всей очевидностью показал, что Эттли не силен в финансовой или экономической науке и поступает вопреки фактам и научным соображениям. — Лицо Иголкина выражало радость, что премьер Эттли выведен товарищем Сталиным на чистую воду.