Но даже просто приложив ладони к срезу этого кряжа, – старик бросил опасливый взгляд из-под бровей на сходящиеся, будто мрак стягивал их своей гутапперчивой массой, стены, – можно уловить гул – это вибрирует заключённая в сердце Земли сила! Существуют древние ритуалы, позволяющие прикоснуться к этой первозданной мощи, и, если практиковать их регулярно, можно самому накопить силу, достаточную для того, чтобы сдвинуть с места огромный камень! Или даже целую скалу! Хотя… пример явно неудачный: зачем это надо? А вот построить дворец или разрушить город…

Отшельник всё бубнил монотонно что-то о горах, да о скитаниях, да о своей неудавшейся жизни, но Март почти не слушал: непроглядная темень давила на нервы, и узкая полоска неба с крупинками звёзд бесконечно высоко над головой – нить Ариадны, зажатая в каменных челюстях кряжа, – лишь нагоняла тоску, подчёркивая ничтожность собственного, Марта, «я».

С каждым шагом в разломе становилось теснее. Пастух уже тёрся плечами о стены, и Март не сомневался, что с минуты на минуту скалы сомкнутся и расплющат их. Сгинут без следа все трое, и ни один падальщик не рискнёт забраться сюда, чтобы поживиться остатками пищи, застрявшими между зубами каменного исполина.

«Грёбаная коза!..»

Сердце билось мелко и часто. Всё тело покрылось холодной испариной. Стало трудно дышать. Март переставлял ставшие ватными ноги и ждал, что со следующим выдохом отлетит, затерявшись во мраке, подобно отсветам слабеющего пламени факела, и его душа…

***

Тонкая, чуть изогнутая трещина рассекает горный кряж. По этой трещине, в самой её глубине, пробираются трое. Впереди идёт высокий угрюмый человек с догорающей головнёй в руке. Его широкие плечи в наброшенной поверх косматой шкуре касаются стен расщелины. В паре шагов позади, пошатываясь и спотыкаясь, бредёт юноша, одетый в такую же шкуру. Шествие замыкает тщедушный старик в поникшем тюрбане.

Скоро троица достигнет края расколотого массива, и трещина выведет их на широкий пологий склон. Если подняться над скалами и взглянуть с большой высоты, можно увидеть, что этот склон – часть огромной воронки, глубокой раной зияющей в теле кряжа.

Мужчина с головнёй останавливается резко и без предупреждения. Юноша продолжает шагать, пока не утыкается ему в спину…

***

Март врезался лицом в мягкое и вонючее, и не столько удар, сколько вонь привела его в чувство. Видение исчезло. Март отпрянул… и лишь тогда сообразил, что он, оказывается, нагнал пастуха: с поднятым в вытянутой руке факелом тот стоял уже какое-то время на месте, когда Март в своём странном сомнамбулическом состоянии налетел на него, – стоял, да так и продолжал стоять не шелохнувшись, будто вовсе не почувствовал удара.

Позади Марта закопошился, настырно теребя его за рукав, Магуш: пытался вызнать причину остановки. Куда ему неймётся? Март и сам ничего не мог понять: расщелина в этом месте была настолько узкой и пастух так плотно перекрыл её собой, что не было никакой возможности выглянуть из-за спины Малика.

Поколебавшись, пастух медленно, явно преодолевая себя, сдвинулся с места и шагнул вперёд. Стало заметно темнее: свет факела больше не отражался от стен – их не было! Не веря такому счастью, Март поспешил выбраться из расщелины, тем более что старик всё активнее проявлял нетерпение, бесцеремонно толкая его в спину.

Дышать сразу стало легче. Март утёр лоб, с наслаждением набрал полную грудь воздуха и подержал его в лёгких, ощущая, как успокаивается сердце. Бездонное небо снова распахнулось над головой, и звёзды подмигивали ободряюще: ну вот, мол, а ты переживал!

– Где мы? – оглядываясь по сторонам, почему-то шёпотом спросил Март.

– Это – Каменная чаша Нети! – так же тихо ответил Магуш.

– Больше похоже на кратер или воронку…

– Что?

– Кратер. Ну, это когда… э-э… оттуда… – и Март руками и звуками как мог изобразил извержение. – А воронка – это – у-у-у! – он повращал рукой, будто размешивал воду в котле, – наоборот, туда.

– А-а!.. – понимающе кивнул Магуш, хотя, по всей видимости, ничего не понял.

Малик между тем запалил новый факел, а отгоревший с силой метнул в темноту. Тот отлетел по широкой дуге и упал далеко впереди и внизу, взметнув целый салют искр. Пламя ожило на несколько секунд, охватив головешку, и пастух двинулся вниз по склону, прямо на этот нехитрый маяк.

Чем ниже спускалась маленькая спасательная экспедиция, тем яснее становилось Марту, что она направляется к центру обширной впадины, неровный изломанный край которой напоминал зубы великана, распахнувшего во сне свой необъятный зев. По всему выходило, что пастух вёл Марта со стариком-отшельником в самую его, великана, глотку. Марту опять стало неуютно. Вдобавок, нагнетая и без того жутковатую атмосферу, Магуш бормотал как в бреду на неизвестном Марту языке. Но иногда старый маг спотыкался о камень, и тогда что-то переключалось в нём – он переходил на понятную речь: «Талисман, талисман… Предел, которого не снять, предел, которого не переступить…» Затем старик снова спотыкался и подхватывал свою прежнюю неразборчивую скороговорку, но очередной неловкий шаг возвращал ясность слов: «Пограничный камень между небом и землей, которого не сдвинуть, глубины которого не измерил ни один бог, которого ни бог, ни человек не может постичь… Запор, которого…» – и опять вскрик, и шорох разлетающихся камней, и хриплый голос вновь каркает и шипит неразбери-чего…

***

…– Э-эх! Давай, давай! – кряхтел старый маг так натужно, будто собственноручно взялся поднять разлёгшуюся перед ним наподобие спящего мёртвым сном зверя здоровенную каменную глыбу. – Отсюда! С этой стороны поднажми!

Пастух и Март упирались изо-всех сил, пытаясь сдвинуть с места валун, под бегемотьим брюхом которого должен был находиться вход в пещеру с пропавшим братом Малика и его дурной козой. Вспотевшие руки соскальзывали с гладкой поверхности, ноги разъезжались, не находя достаточной опоры в засыпавшем низину каменном крошеве. Проклятый валун не поддавался. Да и что могут сделать двое, когда для этой громадины, похоже, и двадцати мало! Пустая затея!

Старик суетился вокруг, то давая бестолковые советы, то переходя на странный свой вороний язык, и факел в его руках ходил ходуном. В неверном скачущем свете Март никак не мог толком разглядеть рисунки, покрывавшие глыбу. Вначале, когда путники только подошли к камню, Март принял их за многочисленные царапины, возникшие вследствие того, что камень катился и съезжал со склона впадины, но теперь, едва не тычась носом в скопления неглубоких пересекающихся борозд, Март усмотрел в них непонятные иероглифы и загадочные символы.

По правде говоря, Марту было совершенно не до этих нечитаемых каракулей – он жутко устал, проголодался и хотел спать, – но его вниманием помимо воли завладело