Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А если он вам особое разрешение даст?
Казанова коротко вздохнул:
– Так уж вышло, парень: пока ты валялся без памяти, я одно обещание дал…
Тео смотрел на друга с надеждой.
– Я поклялся, – продолжал Казанова, – что, если ты поправишься, всю историю тебе расскажу.
– Наконец-то!
– Ты сперва немножко окрепни. Рассказ мой такой, что настроение вряд ли поднимет… Теперь тебе есть и спать надо, а не сказки страшные слушать!
Глаза у Тео стали слипаться.
– А я люблю страшные сказки… – пробормотал он.
– Это я уже понял, – хмыкнул Казанова.
– Вот проснусь – и ты мне все расскажешь. Договорились? Вот проснусь…
Проснулся он вечером, когда летний закат населил кухню пурпурными тенями. Казанова и Дымка сидели снаружи, за дверью. Тео слышал их тихие голоса, потрескивание огня. Еще некоторое время он неподвижно лежал в густеющих сумерках, наблюдая за собственным пробуждением. Боль в плече не стала ни сильней, ни слабей, но прежнее ощущение слабости и сонного безволия исчезло. Тео вдохнул запах трав, сушившихся над ним на стропилах. В животе заворчало.
Осторожно откинув одеяло здоровой рукой, Тео медленно повернулся в постели, спустил ноги. Земляной пол был плотным, приятным. Тео посидел немного и встал. При попытке сделать шаг комната опасно накренилась. Тео поспешно ухватился рукой за спинку кровати.
– Ты что творишь? – В дверях возник Казанова. – А не рано тебе еще вставать?
– Самое впору…
– Тогда хоть топай помедленней! – взмолился Казанова, конвоируя его к двери.
Вечер стоял теплый, Дымка развела костерок в небольшой яме, выложенной кирпичами. Она сидела на деревянной скамеечке. Казанова усадил Тео рядом с хозяйкой. Юноша с удовольствием вздохнул, вытягивая босые ноги к огню.
– У нас тут кукурузные лепешки с бобами, Тео. – Дымка протянула тарелку. – Как думаешь, твоему желудку такое по силам?
– Еще как по силам, – весело подтвердил Тео. – Спасибо огромное!
Он принялся за еду, а хозяйка сказала:
– Грант утверждает, будто Шадрак Элли тебе не чужой…
– Вы тоже его знаете? – с набитым ртом спросил Тео.
Женщина кивнула:
– Шадрака очень многие знают. Я, может быть, чуть лучше иных. Мы с ним переписывались во время войны. Есть, понимаешь ли, один торговец, Энтвисл, он и сюда заезжает время от времени. Соберет новости – и в Бостон. А на обратном пути приносит весточку от Шадрака. Может, и тебе Шадраку с ним письмишко послать?
– Точно! Спасибо, я тоже его встречал! А когда он снова появится?
– Со дня на день ждем. – Дымка с удовольствием наблюдала за тем, как с тарелки Тео исчезает еда. – А ты определенно на поправку идешь!
– Чему удивляться, – с улыбкой проговорил Казанова. Он сидел поблизости на пеньке, покрытая шрамами половина лица скрывалась в тени. – Он ведь в руках Сары Дымки Лонгфелло, самой искусной целительницы Нового Запада и Территорий…
Дымка рассмеялась.
– Грант любит мои таланты преувеличивать, – сказала она Тео.
– Ничего я не преувеличиваю, – твердо возразил Казанова.
– Коли уж заговорили об излечении и талантах, кое-кто тут обещал кое-что рассказать, – напомнил ему Тео.
– Не поплохело бы тебе заново от такого рассказа…
– Да ладно тебе, – дожевывая кукурузную лепешку, сказал Тео. – Я, значит, под стрелы подставляюсь, только чтобы твою историю послушать, а ты теперь на попятный?
Казанова невесело улыбнулся и некоторое время молчал.
– Правда в том, – начал он затем, глядя в огонь, – что обычно я о той поре стараюсь вовсе не думать, вот только последнее время то и дело напоминают…
– Из-за войны? – спросила Дымка.
– Из-за нее, проклятой. И пепел еще…
Казанова наклонился вперед, поставил локти на колени. В руке он держал кружку, поданную Дымкой, и медленно, словно изучая, взбалтывал ее содержимое.
– Сейчас ты узнаешь, почему все называют меня трусом, – сказал он Тео.
– Я это слышал всего один раз, – признался юноша. – В дальнейшем никто при мне такого не говорил.
– Спасибо, конечно, но не было никакой нужды меня защищать. Без сомнения, я форменный трус. И был им всегда.
Тео ждал, чтобы Дымка опровергла его слова, но та лишь напряженно смотрела на Казанову, словно готовясь к чему-то очень болезненному.
– Я родился к западу от этих мест, – начал свой рассказ Казанова. – В пограничной деревне. Когда мне было семь лет, моих родителей и брата убили переселенцы с Нового Запада. Я выжил только потому, что меня сочли мертвым. Спасла кровь младшего братишки, залившая мне все плечи и голову… Стервятники, называвшие себя переселенцами, не заметили, что я еще дышу. Подумаешь, двое мальчишек, валяющиеся в крови на земле…
Тео смотрел на Казанову во все глаза. Аппетит у него как-то сразу пропал.
– Нас, немногих выживших, подобрали жители соседней деревни. Среди них я и вырос. Это была воинственная деревня. Десятилетиями, а то и веками они питали ненависть к одному прибрежному племени. Случалось так, что схватки между деревнями происходили каждые несколько месяцев. Потом все затихало, иной раз на годы. Если везло, даже лет на десять. Пока я взрослел, стоял один из таких периодов мира. Деревня процветала. Возмужав, я взял жену, родилась дочь… Я всегда был чужаком, приемышем, но с годами все сильней чувствовал – мое место именно там, среди этих людей…
А потом перемирие кончилось. Что послужило поводом, осталось неизвестным, просто опять начались стычки. Я отказался участвовать. Люди ушам не поверили. Не говоря уже о взрослых мужчинах, даже мальчишки желали доказать свою доблесть и верность деревне! Вот тогда меня трусом и объявили.
Казанова выплеснул кружку в огонь, пламя сердито зашипело.
– Конечно, – продолжал он, – люди были правы. Да только я видел смерть своей семьи от рук поселенцев, а против того племени, с которым мы воевали, никакого зла не держал. Когда я пытался представить себя в военном походе, неизменно рисовалась картина того, чем все завершится. Вот он я, как стервятник, стою над телами каких-нибудь окровавленных ребятишек… Нет уж! Я предпочел репутацию труса.
Потом наш военный вождь – его называли Четырехпалым из-за того, что в детстве ему откусила палец собака, – сказал: раз я не сражаюсь, меня надо изгнать вместе с семьей. Живите, дескать, сами по себе и не надейтесь, будто голодной зимой вам кто-то поможет! – Казанова медленно покачал головой. – Я должен был сказать: хорошо, изгоняйте. Я не сказал…
Мою жену звали Тализа. Она была из деревенских. Вся ее семья там жила. Я не мог просить ее уйти от них навсегда, скитаться со мною и четырехлетней Оссой в поисках нового дома. Куда нам идти, как пищу добыть?.. Податься к переселенцам с востока мы не могли, те нас сразу убили бы. Нас не приняли бы и племена, жившие у Жуткого моря. Причина моего изгнания стала бы известна: кому нужен трус, да еще и с семейством?