И я пошел на войну. Помню, стояла ясная, безлунная апрельская ночь. Мы, сорок шесть воинов, подобрались к деревне тише весеннего снегопада. Четырехпалый подал сигнал, и мы засыпали деревню стрелами. В качестве, так сказать, первого предупреждения. Их мужчины выбежали нам навстречу… Поле боя я видел плохо. У меня перед глазами плавал красный туман, я думал, это кровь. Но я ошибался. Это было воспоминание.

Случилось так, что вместо настоящего я увидел прошлое. Пятнадцати лет словно не бывало! Я снова услышал, как содрогалась земля под копытами лошадей. Мы были около дома. Я видел, как неуверенно попятился братишка, я бросился к нему, но опоздал. Пронесся всадник, и сломанное тело братика полетело прямо ко мне, точно сбитая птица… Мы с ним упали, и я застыл…

Тщетно я силился найти опору в настоящем, в темной апрельской ночи, где кипело сражение. Хуже: я вдруг услышал, как меня зовет моя дочь, Осса. Ее голос звучал так ясно, словно она стояла рядом со мной.

Видения прошлого наконец расступились, я понял, где нахожусь. Но крик Оссы повторился, в нем звучала боль. Умом я понимал, что нас разделяло не меньше трех миль, но крик был настолько реальным!.. Я кинулся с поля боя прочь, я мчался во все лопатки, уж поверь мне… – Казанова сделал паузу. – Я все силы до капли вложил в ту гонку… и все равно опоздал. Дым пожара я унюхал за полмили. К тому времени крики дочери смолкли, я их больше не слышал.

Влетев в деревню, я увидел наш длинный дом совершенно обугленным. Дверь заложили извне. Я сразу растворил ее, и те, кто был еще жив, кинулись вон. Я же бросился внутрь и стал выносить тех, кто успел надышаться дыма и лежал на полу. Я все не находил Тализу и Оссу. А потом… Я увидел их в дальнем конце дома, отрезанных огнем от выхода. Моя жена держала дочь на руках, крепко обняв, словно это могло ее защитить…

Я подхватил обеих, вынес наружу, сбил пламя… Это не помогло – жизнь уже покинула их. Даже в смерти они так крепко держались одна за другую, что я не смог их разделить. Так, вместе, мы их и похоронили…

Казанова повернул к Тео изуродованное лицо и угрюмо усмехнулся, натянув шрам.

– Потом меня провозгласили трусом, ведь я из боя удрал.

– Ты больше тридцати человек из того дома спас, Грант, – тихо напомнила Дымка.

– И что с того? – Казанова опять уставился в пламя. – Мы с тобой считаем жизни не так, как свойственно воинам. У них свой метод подсчета, и мне его не понять. Для них потеря некоторого числа людей – лишь еще более веский повод опять устроить войну. А потом опять.

В дальнейшем выяснилось, что длинный дом подожгли поселенцы, стакнувшиеся с нашими врагами. Они подкараулили нас, воспользовались нашим отсутствием. Пока взрослые мужчины были в походе, женщин, стариков и детей оказалось так легко согнать вместе, запереть в доме, поджечь… Раз плюнуть!

Казанова поднял камешек, закинул в огонь.

– После этого я был только счастлив с ними расстаться. Обрадовался изгнанию. Мне стало все равно, куда идти, но я вспомнил про Оукринг. Здесь всем рады, отсюда не гонят даже самых отверженных. Вот я сюда и пришел…

– Грант забыл упомянуть, что у него самого обгорело полтела, – заметила Дымка. – До сих пор удивляюсь, как он вообще умудрился добраться сюда. Долго же, помню, он выздоравливал! Много месяцев…

– В любом другом месте я бы попросту помер, – с некоторой торжественностью сказал Казанова. – В то время я смерти только обрадовался бы. Думаю даже, я слишком искусную лекарку себе нашел…

– Мне так жаль… – наконец проговорил Тео.

Ему стало ужасно стыдно за то, что он без конца подначивал Казанову и наконец выудил у него рассказ о подобном горе.

– Могу представить, до какой степени тебе ненавистна война…

– Она бессмысленна, – ответил Казанова. – Всего лишь тупое, безмозглое разрушение.

Тео пробрало холодом, он содрогнулся и понял: Казанова с самого начала планировал побег из подразделения майора Меррета. Вопрос был только – когда…

Покуда путешественница из Бостона и элодеец с берегов Жуткого моря удалялись от Соленого на северо-запад, тысячи людей южнее и западнее продолжали медленно перетекать на запад, в сторону Индейских территорий.

В некоторых местах этот прилив встречал врагов с Территорий. Тогда на обочинах оставался, так сказать, человеческий мусор. Тела, скорчившиеся под деревьями, притопленные в ручьях, уцепившиеся за валуны, не сумевшие защитить… Впрочем, большей частью наступление было медленным и неудержимым. Мерный топот солдатских башмаков на севере Кентукки отмечал продвижение ново-западного генерала Григгса; ему вторило эхо на северо-западе, где выдвигались из Виргинии войска генерала Джуна. Западнее стремились на юг, к стыку Нового Запада и Территорий, ручейки помельче. День и ночь между ними туда и сюда то бегом, то верхом сновали гонцы.

Вперед, вперед – к одной цели, к одному и тому же месту.

Будь у Софии возможность взглянуть на карту, она поняла бы, что и сама двигалась туда же. Нош мерным шагом нес ее в ту же самую точку. Но карты под руками не было, лишь природа кругом дышала напряженным ожиданием грядущего. Деревья прислушивались к отдаленному гулу шагов, ветра несли запахи людского множества…

Обычное человеческое восприятие не уловило бы этого ожидания, лишь обычную тишину.

Но даже и найдись нужная карта, Софии все равно недосуг было бы ею заняться. Нош монотонно шагал, Горькослад временами произносил несколько слов, составлявших его половину труднопостижимого диалога с лосем. София едва замечала тропу впереди. Девочка то и дело вздрагивала, чувствуя, что время очередной раз замедляется. Обычно, пользуясь этим, она пыталась осмыслить, что творится вокруг и какое все это имеет к ней отношение. В этот раз не получалось. Наплыв красного тумана, чудовищные видения на станции, ужас, пережитый, пока она пряталась и ждала, даже появление Горькослада и Ноша – как это уложить в картину привычного мироздания? София не могла даже сформулировать вопросы, которые следовало бы задать. В голове мелькали обломки мозаики, разрозненные и никак между собою не связанные.

Потом наконец забрезжило нечто осмысленное. Авзентинийская карта! Слова, давно впечатавшиеся в память! Почему она вспомнила о них только теперь?

В Городе Украденного Рассудка ты расстанешься с товарищами. Помни, что в твоей короткой жизни уже была встреча с Горем и ты в одиночку одолела его, но еще не встретила Страха. На Западе обитель его. Там след его на каждой тропе и тень на каждом пороге.