– Я не вернусь в школу.

Рэйчел перестает резать сыр.

– Совсем?

– Не знаю.

– Неужели все действительно так плохо?

– Хуже.

Соорудив сэндвич, Рэйчел пододвигает ко мне тарелку:

– Ешь давай. Потом поговорим.

– Лучше тогда до шести подождать.

– Почему до шести?

– Отойду немного от таблеток, буду лучше соображать.

– Ты хочешь сказать, что целыми днями в таком состоянии находишься?! – восклицает она, недоверчиво глядя на меня. – Что же такое ты принимаешь? Антидепрессанты?

Я пожимаю плечами:

– Не знаю. Скорее антивоображанты.

– А Мэттью что думает по этому поводу?

– Сначала был не в восторге, но потом смирился.

Рэйчел садится рядом, берет тарелку с сэндвичем, на который я не смотрю, и сует мне под нос.

– Ешь! – командует она.

Поев, я рассказываю ей обо всем, что произошло за последние недели. Как я увидела нож в кухне и решила, что в саду кто-то есть, как забаррикадировалась в гостиной, как потеряла машину на парковке, как заказала детскую коляску. И как я постоянно покупаю что-то из «магазина на диване». К концу рассказа я вижу: она не знает, что сказать, поскольку уже невозможно делать вид, будто у меня обычное переутомление.

– Мне очень жаль, Кэсс, – грустно говорит она. – А как Мэттью ко всему этому относится? Надеюсь, он тебя поддерживает?

– Да, очень. Но это, наверно, потому, что он еще не представляет, какой кошмар его ждет в будущем, если у меня действительно деменция, как у мамы.

– Нет у тебя никакой деменции, – произносит она твердо, даже сурово.

– Очень на это надеюсь, – отвечаю я; мне бы ее уверенность!

Вскоре Рэйчел собирается уходить и обещает навестить меня после возвращения из очередной командировки в Нью-Йорк.

– Везет тебе, – задумчиво тяну я на пороге, провожая ее. – Если бы я тоже могла куда-нибудь уехать…

– А поехали со мной! – неожиданно предлагает она.

– Я сейчас не лучший попутчик.

– Но тебе это будет полезно! Смотри: пока я на конференции, ты расслабляешься в отеле, а вечером мы с тобой вместе ужинаем. Что скажешь? – Она хватает меня за руку, а в ее глазах светится азарт: – Соглашайся, пожалуйста! Отдохнем, повеселимся! А потом я возьму несколько дней отпуска, и мы проведем их вместе!

На секунду я заражаюсь ее энтузиазмом; я чувствую, что все смогу. Но потом реальность снова обрушивается на меня – и я понимаю, что у меня нет и не будет на это сил.

– Не могу, – тихо отвечаю я.

– Ты ведь знаешь, что нет такого слова, – возражает она с решительным видом.

– Извини, Рэйчел, я правда не могу. Может, в другой раз.

Я закрываю за ней дверь и еще острее, чем обычно, ощущаю себя жалким и несчастным существом. Еще недавно я бы запрыгала от радости, если бы Рэйчел предложила провести с ней неделю в Нью-Йорке. А теперь сама мысль о том, чтобы куда-то лететь на самолете, да и вообще уехать из дома, действует на меня угнетающе.

Отчаянно желая забыться, я возвращаюсь на кухню и выпиваю еще таблетку; она действует так быстро и сильно, что я просыпаюсь, лишь когда слышу голос Мэттью.

– Извини, я заснула, – бормочу я, ужаснувшись, что он застал меня на диване в коматозном состоянии.

– Ничего страшного. Может, я начну готовить ужин? А ты пока сходишь в душ, проснешься там окончательно.

– Хорошо.

На нетвердых ногах поднимаюсь наверх и принимаю холодный душ. Потом, одевшись, спускаюсь в кухню.

– Приятно пахнешь, – произносит Мэттью, поднимая голову от посудомойки, которую он разгружает.

– Извини, у меня руки не дошли до нее.

– Не страшно. А стирку ты запускала? Мне завтра понадобится белая рубашка.

Я спешно разворачиваюсь:

– Пойду запущу.

– Кто-то сегодня весь день ленился? – подкалывает он.

– Немножко.

Я иду в прачечную комнату, достаю из корзины с грязным бельем все рубашки и загружаю в машину. Хочу включить ее, но пальцы замирают над рядом кнопок: я не знаю, что нужно нажимать. Ужас, у меня все вылетело из головы!

– Положи тогда уж и эту заодно.

Вздрогнув, я резко оборачиваюсь и вижу Мэттью с голым торсом. Рубашку он держит в руке.

– Извини, я тебя напугал?

– Да нет, – нервно отвечаю я.

– У тебя был такой отрешенный взгляд.

– Все нормально.

Я забираю у него рубашку, кладу ее к остальным, закрываю машинку и стою. В памяти пусто.

– С тобой все в порядке?

– Нет, – отвечаю я напряженным голосом.

– Это из-за того, что я про тебя сказал? Что ты ленилась весь день? – сокрушается он. – Я пошутил!

– Не из-за этого.

– А из-за чего же?

Лицо у меня горит.

– Не могу вспомнить, как ее включить.

Пауза длится несколько секунд, но кажется бесконечной.

– Ничего, я сам, – торопливо произносит Мэттью и из-за моей спины тянется к машинке. – Ничего страшного не случилось.

– Конечно, случилось! – кричу я в порыве гнева. – Если я не могу вспомнить, как включить стиральную машину, значит, голова у меня не в порядке!

– Ну что ты, – мягко произносит он. – Все хорошо. – Он пытается меня обнять, но я отталкиваю его.

– Нет! – выкрикиваю я. – Хватит притворяться, что все хорошо, когда это не так!

Протиснувшись мимо него, я широкими шагами удаляюсь через кухню в сад и там сажусь. Прохладный воздух немного успокаивает меня, но столь быстрое разрушение моей памяти не может не пугать. Мэттью, дав мне время прийти в себя, выходит вслед за мной и садится рядом.

– Тебе нужно прочитать письмо от доктора Дики-на, – спокойно произносит он.

– Что за письмо? – спрашиваю я, холодея.

– Которое пришло на той неделе.

– Я не видела.

Не успев договорить, я начинаю смутно припоминать, что вроде бы видела какое-то письмо со штампом клиники на конверте.

– Должна была увидеть, оно лежало на столешнице вместе с остальными неоткрытыми.

Я представляю груду адресованных мне писем, накопившихся за последние две недели, поскольку у меня не было сил их разбирать.

– Я просмотрю их завтра, – отвечаю я, ощущая прилив страха.

– Ты уже говорила это два дня назад, когда я тебя о них спрашивал. Дело в том, что… – Он смущенно замолкает.