Борисов откинулся на спинку сиденья. Он несколько раз подряд поднес сигарету к губам и сделал серию коротких затяжек. Затем разом выпустил воздух из легких.

– Кстати, на днях ушел твой кальян, который ты мне подогнал месяц назад...

– Сколько? – Мелихов повернулся к своему собеседнику.

– Двадцать тысяч.

– Мало! – разочарованно заключил режиссер.

– Помилуй, Петр! Я с него только две тысячи выручил. А мороки на четыре недели. Кстати, знаешь, кто купил?

– Кто? – в тон собеседнику переспросил Мелихов.

– Зашел ко мне в салон какой-то молокосос из Брунея с тремя телохранителями. Говорит, есть ли у меня старинные вещи, принадлежащие его стране? Я его веду к себе в кабинет. Показываю твой кальян и еще пару штучек. Коврик, курительная трубка и табурет. Он сразу на кальян уставился. Говорит, заверни. Через переводчика, разумеется. Я ему называю цену. Двадцать тысяч. Он, не задумываясь, берет из рук телохранителя «дипломат», и шварк его мне на стол. Отсчитывает оттуда пачки. Зеленые. Не торгуясь. Это мне потом переводчик сказал, что он родственник султана. То ли двоюродный племянник, то ли еще какой-то молодчик... Если бы не он, я не знаю, как бы я его продал, – лицо Борисова расплылось в довольной улыбке. – Все идет хорошо, Петр, – антиквар похлопал Мелихова по плечу.

– Когда деньги передашь? – поинтересовался Петр Павлович.

– Присылай людей хоть сегодня. Всю сумму забирай, а то бабки твои лежат, глаза мозолят. Итак, я не закончил. Слушай. Не так давно я узнал, что статуэтка сохранилась. Оказывается, она долгое время хранилась в частной коллекции какого-то советского партийного босса.

– Интересно, как она туда попала, – вставил Мелихов.

– Хрен его знает. Известно только, что скульптура была вывезена из Франции во времена Второй мировой войны. Затем бродила по нескольким частным салонам. Сейчас ею владеет один ювелир. – Антиквар сунул окурок сигареты в пепельницу на ручке дверцы. – Возьмешься?

– Мне надо подумать, Артем.

– У меня есть связи во Франции. Один человек не прочь купить произведение великого соотечественника. Это дорогая вещица, Петр. Он не поскупится.

Мелихов смотрел в окно на фасады зданий, мимо которых проносился его «Мерседес».

– Дорогая статуэтка, говоришь?

– Полтора лимона как минимум, – Борисов поднял вверх указательный палец. – При удачном расположении звезд – миллион шестьсот тысяч. Четыреста тысяч сразу бери себе.

– С каких это пор ты стал экономить на услугах? – обратился к Борисову режиссер, не поворачиваясь назад.

– Помилуй, Петр, четыреста тысяч долларов! За услуги! Ну, хорошо... Пусть будет еще сто за риск. Мне надо расширяться. Я хочу открыть лавку в Германии. Есть неплохая и денежная задумка...

– Восемьсот, – отрезал Мелихов. – То есть пополам. По-честному. Я рискую, когда вещицу изымаю. Ты рискуешь, когда ее продаешь.

Борисов недовольно скрестил руки на груди.

– Мне надо подумать, Петр. Ты много просишь за услугу.

– Я прошу не за услугу, а за риск. Понимаешь, в мою и без того сытую жизнь врывается человек и говорит: раздобудь для меня вещицу, которая стоит полтора миллиона долларов. Из-за лишних полутора миллионов я рискую всем. Деньгами, которые мне удалось заработать за мою долгую жизнь, репутацией, самой жизнью, наконец... Мы компаньоны, Артем...

– Шестьсот, – нахмурился антиквар. – И это крайняя цена.

– Тогда нет, – Мелихов покачал головой.

– Ты стал жадный. Или богатый. Одно из двух. Ладно, если она уйдет за миллион шестьсот, возьмешь себе восемьсот. Если меньше – семьсот...

Петр Павлович расплылся в довольной улыбке.

– Ну и что за ювелир? – бодро поинтересовался он. – Где хранит статуэтку?

* * *

Едва Шакалюков вошел в здание управления, как его окликнул дежуривший на вахте сержант:

– Сергей Валерьевич, тут вам Кондратьев записку оставил. Он до вас никак дозвониться не мог. Сказал, чтоб я вам передал, как только вы появитесь.

– Спасибо. – Шакалюков взял записку у сержанта и тут же прочел. – Оперативная группа давно уехала? – пряча бумажку в карман, нервно спросил майор.

– Часа два назад, – ответил сержант.

– Машину мне! Срочно! – закричал Шакалюков.

– Нет машин. Кто на выезде, кто...

Не дослушав объяснения сержанта, Шакалюков выбежал на улицу и остановил первую проезжавшую мимо машину.

– Ясенево. Плачу двойную цену, если быстро довезешь, – бросил он водителю, садясь на заднее сиденье.

Машина стремительно рванула с места.

По уже имеющимся у Шакалюкова сведениям, в районе Ясенева проживал Тимофей Арканов. От него Елена Епифанова и получала заказы. Периодически занималась с ним сексом. Нередко бывала в его квартире. Максим Кондратьев, криминалист из отдела и давний знакомый Шакалюкова, знал, что майор собирает материал на Епифанову. В записке Кондратьев сообщал Шакалюкову, что Арканов найден убитым в собственной квартире и он в составе оперативной группы выехал на место преступления.

Когда машина подъехала к подъезду Арканова, Шакалюков показал водителю удостоверение и, не расплатившись, вышел. Уже через минуту он находился в квартире убитого.

– Да чего тут скажешь, – объяснил Шакалюкову следователь Панкратов. – Судмедэксперт говорит, что трупик здесь дней семь-восемь валяется, – Панкратов усмехнулся. – Да ты и сам по запаху мог догадаться, что мы не по горячим следам приехали. Убийство чистое. Да и смерть легкая. Соседи ничего не слышали, ничего не видели. В общем, думаю, глухарь у нас, Сережа.

– Ладно, не скромничай. Ты и не такие убийства раскрывал, – польстил Шакалюков Панкратову.

– Твоими бы устами, Сережа... – довольный комплиментом, следователь улыбнулся.

– Слушай, будь другом, скажи Кондратьеву, чтоб он на лестничную площадку вышел. Он тут мне кое-что должен. Мне деньги сейчас нужны. Ремонт, сам понимаешь... Ну, в общем, я его в отделе никак застать не могу, – на ходу выдумал Шакалюков.

– Да ты подожди его. Он почти закончил.

– Нет, не могу. Спешу. Меня там ждут...

– Неужели себе зазнобу завел? Давно пора. Поздравляю! Сразу бы сказал, зачем деньги, а то придумал какой-то ремонт, – рассмеялся Панкратов. – Да, ладно не красней ты. Сейчас я Максима позову. Ты иди, а то здесь дышать нечем. Да и пропахнешь всякой гадостью, а девушкам это не нравится.

Шакалюков вышел на лестничную площадку. Он действительно покраснел, но не из-за застенчивости, как решил Панкратов, а из-за злости, что он теряет время, слушая тупые шутки следователя.

Минуты через полторы появился Кондратьев.

– Здорово! – протягивая руку, приветствовал он Шакалюкова. – Я чего-то не понял. Там Панкратов, что-то плетет про какую-то зазнобу твою, про какие-то деньги, которые я тебе якобы должен...