– И что в них входит? – я снова укладываюсь щекой на грудь волка, поглядывая на него.

– Покачать на руках наших детей, Ча-ари, – Гер скупо улыбается, прикрыв рукой глаза. Вздыхает.

Мне становится грустно. Некоторое время мы молчим, каждый задумавшись о своем.

– Так вот, к чему я это говорил, – спохватывается мой волк, продолжая, – к тому, что близких отношений с самкой у меня на тот момент и не было никогда. И когда в первую же охоту мне попалась…одна девушка. Тоже с Верты, как Рона, даже чем-то похожа на нее, для меня это была не просто самка, понимаешь?

Гер хмурится, замолкая. Я ласково глажу его голую грудь, задевая курчавые волоски и ощущая, как быстро колотится под ребрами волчье сердце.

– Мы много говорили, узнали друг друга за те семь лун в лесу, как многие и за год не узнают. Жалели друг друга. Я был растерянный мальчишка, попавший в беду. Мне хотелось сочувствия. Она – девочка, обреченная на смерть. Ей было страшно и одиноко. И все это мы вываливали друг на друга вместе с животной потребностью молодых здоровых тел. Зря. Все это очень зря было. Да…Когда через семь лун я привел ее на совет, и прошлый вождь, тогда еще не Хар правил Багряной стаей, отправил ее в общий дом, я думал, что с ума сойду от ревности и горя. А больше всего от жалости к ней. Мне так ее было жалко… Наутро, когда всех волков выгнали, а охрана отвлеклась, я прокрался в общий дом и предложил той девушке бежать до Огня. Принес ей плащ и свой табельный пистолет, провел через посты. Обещал задержать преследователей, когда обнаружат, что одна девушка из общего дома пропала. Но…

Гер тяжело вздыхает и его ладонь, рассеянно гладящая меня по спине, на пару секунд застывает.

– Это было действительно очень глупо и самонадеянно. Конечно, далеко она не ушла. Как я могу сдержать целую стаю – чудом меня разорвали на куски. К вечеру волки ее нагнали. Ночью мне вернули мой пистолет, сказав, что из него она и застрелилась, когда они ее окружили. На следующий день был совет, который приговорил меня пропустить десять Жертвенных сотен. Мне нельзя было не выходить на охоту, ни посещать общий дом. Это почти тысяча дней. Но я, кажется, даже особо не заметил неудобств от моего наказания. Мне тогда так тошно было. И за ту девушку, и за себя. До меня наконец начало доходить, где я очутился, и что выхода нет. Я, блестяще закончивший академию, представитель древнего рода, мечтавший когда-нибудь править галактиками, сижу тут в вонючей пещере и жарю еду на костре. И так и подохну здесь – от болезни, увечья или старости, но ничего уже не увижу, кроме лесов Араи и ее красного неба. Все, это конец. Это очень тяжелая мысль, Дина. Но ее надо прожить здесь, прочувствовать, смириться, иначе сойдешь с ума. Здесь ведь таких много. Сумасшедших. Чаще всего они дичают и уже не могут обернуться – так и бегают вместе облезлыми, обозлёнными стаями. Я бегать одичалым не хотел и в итоге принял Араю и принял новое будущее для себя. Прошла тысяча дней, мне разрешили охотиться, но после того случая я не спешил. Не пошел на поиски самки. Через семь лун привели троих испуганных самочек. Был праздник, все пили и веселились. Я тоже пил. Много. И пошел со всеми в общий дом. Инстинкты слишком сильны, но, стоило их удовлетворить и становилось так тошно. И та первая сразу вспоминалась, которая выбрала застрелиться. Больше я к тем самкам в общий дом не ходил. Шло время. Каждую сотню кого-то все равно приводили. Потом, позже, я приходил еще пару раз, уже к другим. Но от ощущения тошноты так и не мог избавиться. И одновременно с этим, с каждым новым увиденным Ритуалом, где всех самок все равно убивают, во мне зрело циничное равнодушие. Самки ведь в любом случае обречены – недаром «Жертвенная» сотня. Все равно все умрут. Исключений нет. Так зачем тереться в этом общем доме, если можно поймать только себе? А дальше…Да уж плевать. Один итог. Не привязываться только, не говорить, не спрашивать. Неважно кто она, неважно что думает, что чувствует. Просто самка…Никто. И я наконец стал охотиться с остальными. Не так давно начал, может год назад. Перед тобой я успел поймать двоих. Первой так страшно было идти на совет, рыдала перед ним две луны. А накануне нашла в лесу ядовитый ягель и отравилась. Я все равно принёс ее в стаю, чтобы там по волчьим обычаям похоронить. Вторая была крепкой самкой, успевшей много повидать. Построила весь общий дом, пока была там. Попыталась сбежать накануне ритуала вместе с обоими охранниками. Их догнали почти у самого Огня. А третья…Третья была ты, Ча-ари…

Гер замолкает и прижимается губами к моей макушке. Его жаркое дыхание щекочет кожу головы. Крупные мурашки бегут по телу. И от его внезапной нежности, и от тяжелого рассказа.

– И ты пытался со мной не говорить, – издаю нервный смешок.

– Пытался…Но что уж тут сделаешь, если ты для меня.

***

В эту ночь мне не спится. Ворочаюсь с боку на бок, тревожа лежащего рядом Гера. Мучаюсь от ощущения, что душно, хотя мы погасили очаг и прохладный ночной воздух наполняет нашу маленькую, укутанную темнотой комнатку. Сердце колотится часто- часто, на висках выступает пот и матка каменеет, будто пытаясь поплотнее обнять двух еще совсем маленьких волчат, поселившихся в ней.

Мне так тревожно.

Завтра вечером вся стая поведет нас к Огню, чтобы наутро, на рассвете, совершить Ритуал. Обычно его проводили здесь же, на главной поляне, но в этот раз Хар объявил, что хочет поблагодарить Луну за столь щедрую охоту, и нас семерых убьют на самой вершине Волчьей горы, а потом скинут тела в Огонь, а не просто сожгут на погребальном костре, как всегда было до этого.

Волки стаи, не посвященные в план попытки побега, с энтузиазмом восприняли эту идею – она обещала зрелищность, которой так не хватало им в этой глуши. Я же лишь надеялась, что все получится, и что я переживу следующий рассвет. Но уверенности не было. Оставалось только молиться. И я молилась. Тихо, горячо, беззвучно, чтобы не мешать Геру спать. Завтра у него тяжелый день, а за ним еще более тяжелые ночь и рассвет, и ему необходимо выспаться,