Марта знала точное место: крутой поворот, где дорога изгибалась под углом в сто шестьдесят градусов среди густого сосняка. По ее признанию, она возвращалась сюда в Никогда, чтобы изучить окрестности.

Как все произошло? Я почти ничего не помнила. Ослепительный свет фар. Заросли шиповника, безропотно поникшие под проливным дождем. Дворники, мечущиеся по лобовому стеклу, точно в стремлении предупредить об опасности. Жидкая, текучая ночь. Наш пьяный смех, слышный повсюду. Отчаянные гудки. Нас заносит. Машина на полной скорости вылетает с дороги и несется во тьму. Земное притяжение больше не властно над нами.

— Он алкаш, — сказала Марта. — Заваливается в «Енота и гончую» и выпивает одну за другой двенадцать банок «Курс лайтс». Двенадцать! Потом садится за руль. Почти отрубается на ходу. Едва не сносит телефонную вышку.

В Никогда он проносится мимо того места, где врезался в нас. И тут наши одиннадцать целых и две десятых часа заканчиваются.

Дождь барабанил по крыше. Лобовое стекло и окна запотели. У меня было такое чувство, что мы заперты в подводной лодке на дне моря. Из радиоприемника лилась, порой запинаясь, классическая музыка.

За все это время мимо нас проехала только одна машина — голубой пикап. Заметив нас в кустах на обочине, водитель затормозил и дал задний ход. Марта опустила стекло.

— Что, ребята, колесо спустилось? — спросил средних лет мужчина в охотничьем жилете. — Помощь нужна?

— Спасибо, не нужна, — отозвалась Марта. — Все в порядке. У нас собака потерялась, вот ищем.

Мужчина нахмурился, озадаченный при виде пяти натянуто улыбающихся подростков в зеленых пончо с капюшоном. Но сказать ему было нечего, и он уехал в недоумении.

— Три минуты, — подала голос Марта, сверившись с часами.

Казалось, меня вот-вот вырвет. Откровения Киплинга с Кэнноном, пусть и

шокирующие, поставили больше вопросов, чем дали ответов. И вообще, все вели себя странно, хотя я никак не могла понять, в чем дело. Они были на взводе и явно чувствовали себя не в своей тарелке. Дважды, думая, что я не смотрю на них, Киплинг с Кэнноном обменялись долгими, многозначительными взглядами, в которых читалось что-то смутно-зловещее. Что все это значило? Что они затевали?

И хотя Марта наставляла нас, уверяя, что все будет в ажуре — 29 августа, 9:35 утра, вилла «Анна-София», остров Аморгос, Греция, это все, что вы должны помнить, поняли? — то обстоятельство, что именно она руководила операцией, усугубляло мои дурные предчувствия. Какую игру она затеяла? Может, она заставляет нас последовать примеру героев «Темного дома», чтобы заманить в ловушку, запереть в одном из купе поезда времени? Или все это задумано для того, чтобы мы проголосовали за нее?

Голосование. Голосование. Голосование.

Съежившись на заднем сиденье рядом с Уитли, я чувствовала, как на меня накатывает пробуждение, как знакомая океанская волна гигантских размеров наползает на подошвы и по голеням начинают ползти мурашки. По радио внезапно раздалось шипение, потом сквозь помехи, спотыкаясь, кое-как пробилась песня группы «The Cure» «Boys Don’t Cry»[19].

Дождь забарабанил оглушительнее, словно в небе кто-то прибавил громкость.

— Как-то мне хреново, — выдавил Киплинг, прижимая ладонь к горлу.

Марта повернулась к нему:

— Мне тоже. Это не просто пробуждение. Это открытое окно. Все, процесс пошел.

Ее переполняло возбуждение — если такого невозмутимого человека, как Марта, вообще могло переполнять возбуждение.

— Вы чувствуете?

Я чувствовала. Кончики пальцев потрескивали от электричества, точно я прошлась, шаркая, в носках по пушистому ковру. Я поднесла руку к запотевшему стеклу и задержала ее в дюйме от него. На стекле остался отпечаток. Я принялась двигать рукой туда-сюда, то приближая ладонь, то убирая, и стекло, точно по волшебству, очистилось. Я поднесла руку к волосам

Уитли, которые выбивались из-под капюшона пончо, и золотистые пряди сами прыгнули мне в ладонь, точно щупальца причудливой морской твари.

— Две минуты, — произнесла Марта. — Пора выдвигаться.

Она кивнула нам и выбралась из машины наружу. Кэннон с Киплингом безропотно двинулись за ней. Я открыла дверцу и тут же вымокла до нитки. Уитли схватила меня за локоть.

— Я не могу, Би, — захныкала она. — Не могу удержать все это в голове.

— Что?

Уитли плакала. Никогда в жизни я не видела ее такой испуганной.

— Я заблужусь в прошлом. Я знаю.

— Нет. Нигде ты не заблудишься. — Я взяла ее за плечи. — Слушай внимательно. Двадцать девятое августа. Девять тридцать пять утра. Вилла «Анна-София». Повтори.

— Вилла «Анна-София».

— Вспоминай море. Небо. Их первозданную белоснежную красоту. Шторы. Запах апельсинов.

— Точно. Апельсины.

— Вот видишь.

Уитли заморгала, нерешительно глядя на меня. Я протянула ей руку. Она взялась за нее. Мы обе выбрались из машины под дождь.

Я и не предполагала, насколько хаотическим окажется все это. Струи дождя царапали кожу, точно гвозди. Незримая сила тяготения пыталась швырнуть нас обратно в машину. Мысли мои стали текучими, превратились в вихрь брызг внутри головы. Все, что нам надо было сделать, — это подойти к месту столкновения и лечь на асфальт, как делал Киплинг, совершая ритуал «ковра черноногих-сиу». Пока что это удалось проделать только Марте. Она лежала на спине, вытянувшись вдоль выцветшей желтой линии разметки. Я двинулась к ней, таща за собой Уитли, но голова у меня кружилась, а каждый шаг давался с таким трудом, будто к моим ногам были привязаны бетонные глыбы. Кип стоял посреди дороги, кружась, точно пробка в воронке смыва унитаза, а Кэннон упал на четвереньки и пытался ползти. Я сделала усилие, чтобы замедлить бешеную круговерть мыслей, потом двинулась вперед большими шагами, медленно переставляя ноги и крепко сжимая руку Уитли. В конце концов мы с ней дошли до нужного места и улеглись на асфальт рядом с Мартой. Минуту спустя к нам присоединились Кэннон с Киплингом.

Я моргнула: капли барабанили по лицу. Перед глазами все расплывалось. Струи дождя жалили слишком сильно, и я зажмурилась. Пробуждение уже подобралось к коленям, вдавливая меня в асфальт.

Двадцать девятое августа. Девять тридцать пять утра.

Я представила овеваемый всеми ветрами скалистый утес, современный белый дом, прилепившийся к нему, точно орлиное гнездо, в темных окнах отражается море.

— Пятьдесят секунд! — выкрикнула Марта.

Вилла «Анна-София».

— Я не могу! — завопила Уитли.

Что-то оцарапало мое лицо. Прикрыв глаза рукой, я разлепила ресницы и поняла, что это был гигантский дубовый сук, который оторвало ветром. Он пролетел над нами и, кувыркаясь, покатился по дороге.