Англичанин чувствует себя на море как дома, но для всех прочих европейцев море является враждебной стихией – вероятно, именно в этом и заключается главное отличие между англичанами и народами, живущими на континенте. Русские также не являются прирожденными моряками. Де Токвиль однажды заметил: «Море не является для русских другом!» А что будет с немцами? Доберутся ли они до Большой земли в целости и сохранности, или тысячи их утонут в море?

Я вернулся в свою роту. Люди с нетерпением ожидали меня, желая знать, какой на самом деле приказ поступил из штаба.

«Разгружаемся».

Проклиная все на свете, яростно размахивая молотками, ездовые начали выбивать подпорки из-под колес повозок, с помощью которых они были закреплены в товарных вагонах. Люди еще не поняли, что связь с Херсоном нарушена, что мы, возможно, опоздали всего лишь на один день, чтобы эвакуироваться на Большую землю. Однако полученный приказ, не исключено, уберег нас от того, чтобы мы попали в руки передовых частей русских где-нибудь в Ногайской степи.

Я решил поехать на машине в штаб, поскольку я хотел точно выяснить, что произошло. Начинало темнеть. Сев в открытый «фольксваген», для лучшей видимости мы опустили ветровые стекла, хотя было очень холодно. Я положил в машину несколько пар подбитых мехом сапог в качестве подарков для офицеров штаба.

Тронулись в путь. На небе сияли первые звезды; луна должна была подняться только через час; на западе гасли последние отблески солнца. Я лично вывел машину из деревни, а затем указал водителю, в направлении какой звезды держать путь.

Так мы и ехали по степи под ясным ночным небом. Ничто не нарушало тишину – линия фронта проходила далеко за линией горизонта. Было очевидно, что 6-я армия не сможет удержать линию обороны по реке Миус, впадавшей с севера в Азовское море, и может произойти катастрофа, если Перекопский перешеек уже находится под угрозой. Ярость богов! Именно 6-я армия обороняла Сталинград – она стала символом крупнейшего поражения, которое мы потерпели в ходе войны, но с непостижимым упорством Диктатор присвоил новой армии прежний порядковый номер.

Мы ориентировались по звездам. Были ли эти звезды, сиявшие над чужой землей, «нашими»? Я думал о тех городах и странах, в которых мне довелось побывать за всю свою жизнь. Временами машина ныряла в ложбины и затем взбиралась на очередное возвышение, которое на фоне неба вздымалось как огромная черная волна. Мысленно я опять переносился под усыпанное яркими звездами небо над Карибскими островами, когда дует легкий, приятный ветерок, а на полубаке судна раздаются «спиричуэлз» негритянских музыкантов; я вспомнил бледные звезды над залитым яркими огнями Парижем; я также вспомнил ту зловещую ночь, еще до начала войны, когда в Берлине погасли все огни и пустынные улицы города освещала только луна.

Была большая вероятность того, что все это я больше никогда не увижу. Я не испытывал на этот счет ни чувства боли, ни сожаления; была только легкая печаль о несовершенстве нашего мира, в котором созидательный труд не в почете и люди постоянно убивают себе подобных.

Звезды больше не мерцали для отдельных отрядов солдат, которые спали глубоким сном в маленьких, широко разбросанных по степи деревушках. Тысячи из них были посланы на верную смерть, сотни тысяч познали все ужасы плена. С величайшим героизмом они долго и отчаянно боролись с собственной судьбой, и по злой иронии самые храбрые из них были преданы самым постыдным образом.

Но даже на самых мрачных страницах истории иногда встречаются небольшие забавные эпизоды; в конце моего ночного путешествия я как раз и столкнулся с одним из них. В штабе дивизии не ощущалось ни сожаления, ни боли, ни печали, напротив, витало немного странное чувство облегчения: после всех тактических перегруппировок под командованием штаба дивизии вообще не оказалось никаких войск. Впервые за 4 года войны не надо было ничего делать и не надо было нести никакой ответственности за принятые решения. Для любого солдата подобная ситуация может показаться невыносимой, насколько же тяжело ее должны были переживать генералы. Я приехал как раз в разгар бурного застолья. Раздача сапог с меховой подкладкой вызвала такое же воодушевление, как и мой рассказ о том, как их добыли; даже военный прокурор с радостью втиснул свои ноги в эти сапоги. А затем мы расселись вокруг стола, поднимая кружки с налитым в них крымским вином. Застолье затянулось почти до утра. О том, что нас ждало впереди, не говорили. По этому поводу не было сказано ни единого слова. Из многих вечеров за свою долгую жизнь, которые я провел, выпивая и беседуя со своими друзьями, этот был одним из самых приятных. Мы напоминали потерпевших кораблекрушение, которые дрейфуют на льдине к югу и пытаются согреться под лучами солнца.

Был получен приказ расположить полевой хирургический госпиталь в поселке Бромзавод, который, по сути дела, представлял из себя фабрику по производству брома; он располагался на берегу Сиваша, Гнилого моря, в самой узкой части Перекопского перешейка, который достигает в длину всего 5 километров. Сиваш крайне мелководен, и, когда дует западный ветер, вода вообще уходит из него. Вдоль берега расположены большие ванны, покрытые цементом, в которых морская вода выпаривается на солнце; во многих из них лежали небольшие кучки соли, из которой, собственно говоря, и добывается бром.

Дома в поселке были частично разрушены огнем нашей артиллерии во время наступления 2 года назад, но через некоторое время управляющий делами сельского хозяйства в этом районе открыл в здании фабрики свою контору и отремонтировал несколько домов. Операционную решено было разместить в большой комнате каменного здания – удобство, которого у нас давно уже не было. Рядом с нами располагался дивизионный склад провизии, и, учитывая, что в течение многих лет мы были в прекрасных отношениях с его начальником, это было весомое преимущество. Однако, с другой стороны, любое скопление крупных строений было желанной целью для русских бомбардировщиков.

Офицерам не было никакой необходимости лично наблюдать за устройством полевого хирургического госпиталя. У наших людей был такой богатый опыт в этом деле, что они вполне могли все сделать самостоятельно, и нам только оставалось прийти на все готовое. Остававшийся в нашем распоряжении час до того, как начнет поступать поток искалеченных тел, можно сравнить с короткой передышкой перед тем, как отправиться в самое пекло пустыни. Мы всегда использовали его для того, чтобы немного подкрепиться. Повар приготовил нам цыплят а-ля Генрих IV, и в этот вечер каждому человеку в роте досталось по отдельному цыпленку – результат взаимовыгодного обмена с сельскохозяйственным чиновником.

Бедняга находился в самом эпицентре предстоящего боя, а у него все еще не было приказа покинуть данную территорию. Когда Крым превратился в поле боя, его начальство исчезло в неизвестном направлении, а о нем в спешке просто позабыли. Если бы он самовольно отправился в путь, не имея на руках надлежащих документов, его запросто могли бы арестовать как дезертира, а затем либо расстрелять, либо направить в пехоту – с некоторого времени людей стали в качестве наказания направлять служить в пехоту. Мы добыли для него пропуск, на котором красовалась печать дивизии, а взамен он предоставил нам целое богатство: 40 коров, 200 овец, 400 цыплят, много центнеров меда, а также несколько бочонков коньяка, изготовленного из крымского вина.