Судя по исчёрканным страницам, выпадавшим из Поллианниных рук, подоконник не оправдал её надежд и не наполнил её вдохновенными мыслями. Пролетели ещё полчаса, и Поллианна обнаружила, что настало время обеда. «Ничего, я рада, что хоть что-то сделала, — вздохнула она про себя. — Мне, наверное, лучше удастся обед, чем эта история. Нет, я хочу её написать, просто я не знала, что это ужасная работа…»

Весь месяц Поллианна упорно трудилась, но скоро должна была признать, что «подумаешь, какой-то рассказ!» — совсем не пустяковое дело. Сама она была не из тех, кто, положив руку на плуг, оглядывается назад. Да и кроме того, первый приз или другой, поменьше, не давал ей покоя. Даже сто долларов для неё — значительная сумма.

День за днём она писала, стирала, перечёркивала, переписывала, пока, наконец, не закончила, и не сложила стопочкой драгоценные листки. А рассказ… ну, какой уж получился. Затем, не без опасения, она понесла свои манускрипты к Милли Сноу, чтобы та их перепечатала.

«Читается вроде бы легко, смысл тоже есть, — неуверенно думала Поллианна, торопливо направляясь к коттеджу, в котором жили Сноу. — Да это на самом деле интересная история о хорошенькой девочке. Но что-то не совсем так… боюсь, мне не только кажется… Во всяком случае, я больше не рассчитываю на первый приз и не буду расстроена, если получу какой-нибудь поменьше».

Всякий раз, когда она направлялась к Сноу, она думала о Джимми, потому что как раз недалеко от их коттеджа, на обочине, впервые увидела несчастного маленького беглеца. Сегодня она опять подумала о нём и, гордо подняв голову (так она теперь поступала, когда ловила себя на такой мысли), подошла к порогу.

Как обычно, Сноу очень приветливо встретили Поллианну. Так уж повелось, что при всякой встрече они вспоминали её игру. Ни в одном доме Белдингсвилла с такой ревностью не играли в игру, как в этом.

— Ну, а теперь расскажите, как у вас дела? — спросила Поллианна, когда кончила говорить о деловой части визита.

— Замечательно! — просияла Милли. — Это уже третья работа за неделю. Ох, Поллианна, я так рада, что ты заставила меня научиться печатать на машинке, я ведь могу работать прямо здесь, дома! И всё ты!

— Ничего подобного! — весело возразила Поллианна.

— Нет, нет, правда! Прежде всего, я бы ни за что не смогла этим заниматься, если бы не твоя игра, маме стало намного лучше, понимаешь, и у меня появилось немного времени для себя. А потом, это же ты посоветовала научиться печатать и помогла мне купить машинку. Ну разве это не значит, что всем этим я обязана тебе?

Поллианна опять возразила, и на этот раз её прервала миссис Сноу, сидящая в инвалидной коляске возле окна. Она говорила так искренне и сердечно, что оставалось выслушать её.

— Послушай, детка, я не думаю, что ты вполне даёшь себе отчёт в том, что ты сделала. Сегодня в твоих глазах есть что-то такое, чего бы я не хотела в них видеть. Тебя что-то преследует и беспокоит, это легко прочитать. И неудивительно — смерть твоего дяди, состояние тёти… не буду об этом говорить. Но одно сказать я бы хотела, и ты со мной не спорь. Я просто не могу видеть эту тень в твоих глазах и не напомнить, что ты сделала для меня, для всего нашего города, и для бессчётного количества людей.

— Миссис Сноу! — искренне запротестовала Поллианна.

— Да-да! — величественно кивнула собеседница. — Прежде всего, взгляни на меня. Не ты ли нашла раздражительную, капризную, вздорную женщину, которая никогда не хочет того, что ей предлагают? Не ты ли открыла мне глаза, принеся три разных блюда, чтобы я хоть один раз могла что-то выбрать?

— Ой, миссис Сноу, неужели я в самом деле была такой дерзкой? — пробормотала Поллианна, краснея от смущения.

— Это не дерзость, — спокойно возразила миссис Сноу. — Ты не хотела меня обидеть, поэтому-то всё и изменилось. Ты не проповедовала, моя милая. Если бы ты начала с проповеди и увещеваний, то никогда и никого не заставила бы играть в игру. Каким-то образом ты увлекла меня за собой, и вот, посмотри, что со мной стало. А взгляни на Милли! Я чувствую себя намного лучше, могу сидеть в этой коляске, передвигаться по комнатам, взять, что мне нужно. Это так много значит, когда надеешься на себя и даёшь возможность окружающим немножко вздохнуть. Да, я имею в виду Милли. Доктор сказал, что всё это благодаря игре. А сколько других? Многие живут здесь, в этом городе, о них я постоянно слышу. Нелли Махной сломала руку и была очень рада, что это не нога, с рукой куда легче. Старушка миссис Тиббитс потеряла слух, но она так рада, что это не зрение, просто счастлива. А помнишь Джо, которого все называли Вредным Джо из-за его характера? Ему ничем невозможно было угодить, как и мне. Кто-то рассказал ему про игру, и, говорят, это стал совершенно другой человек. И это только наш город, а что в других местах? Вчера пришло письмо от моей двоюродной сестры из Массачусетса, она мне рассказала о миссис Пейсон, которая раньше жила здесь. Ты их помнишь? Они жили по пути на Пендлтонский холм.

— Конечно, помню! — воскликнула Поллианна.

— Так вот, в ту зиму, когда ты была в санатории, они переехали в Массачусетс. Сестра их очень хорошо знает. Она говорит, что миссис Пейсон рассказала ей, как твоя игра практически спасла её от развода. Теперь они не только сами играют, но и научили многих других, а те — следующих. Видишь, детка, невозможно сказать, когда твоя игра остановится. Я хотела, чтобы ты это знала. Поиграй в неё сама! Не думай, я понимаю, что даже тебе иногда очень трудно играть.

Поллианна встала. Она улыбалась, но в глазах блестели слёзы, когда она на прощание протянула руку.

— Спасибо, миссис Сноу, — проговорила она. — Иногда и правда трудно. Может быть, я нуждалась в помощи, чтобы начать снова. Как бы то ни было, — в глазах её загорелись прежние радостные огоньки, — если я когда-нибудь подумаю, что больше не могу играть сама, я порадуюсь, что есть люди, которые в неё играют.

Поллианна шла домой немного спокойнее. Тронутая словами миссис Сноу, она всё же чувствовала затаённую грусть. Она думала про тётю Полли, которая так редко играет в эту игру, и ей стало интересно, всегда ли она играла в неё, когда могла.

«Может быть, я была неосторожной, постоянно ища для неё радостную сторону, — виновато подумала Поллианна. — И, может быть, если я стану играть в игру сама, то и тётя иногда подключится? Во всяком случае, я попробую. Если я не буду следить за собой, окружающие меня люди будут играть в мою собственную игру лучше, чем я сама».

Как раз за неделю до Рождества Поллианна отправила свой аккуратно отпечатанный рассказ на конкурс. Объявление гласило, что победители будут объявлены только в апреле, и она настроилась ждать долго с присущим ей философским терпением.

«Не знаю почему, но я так рада, что это будет не скоро, — говорила она себе, — ведь всю зиму можно воображать, что я займу первое место, получу первый приз. Хотя, конечно, любой приз — большая радость. Пока ничего не известно, я не буду заранее страдать, а потом, наверное, смогу обрадоваться самому маленькому». То, что она вообще может ничего не получить, в её расчёты не входило. Рассказ, аккуратно отпечатанный Милли, выглядел в её глазах почти так же, как изданный.