Он предвкушает пир. Их общий пир!

— Мы ведь еще не озвучили наше предложение, так ведь, сладкая моя? — иногда Змей бесит своей любовью к долгим прелюдиям, у Эмиля в эту секунду уже заканчивается терпение, а приходится держаться, и не впиваться голодными губами с мягкий сладкий мышкин рот.  — Ты не хочешь давать никому выиграть тебя, Змейка. Не хочешь выбирать одного из нас, так?

— Да, — хрипло выдыхает Настя. Где-то там, в этой дивной головке происходит чудовищная битва, Эмиль почти слышит лязг клинков и хрип коней, встающих на дыбы. Но она не справляется с этим.

На их счастье!

— Так может, тогда примешь нас обоих? — коварно произносит Эрик, опуская ладонь на горло девушки.

Теоретически — это вопрос.

Практически — последнее слово перед началом их наступления! Пора. Больше можно не терпеть! Пришло время для нападения.

— Так может, тогда примешь нас обоих?

Господи, ну нет, так ведь не бывает.

Со мной — не бывает.

С той, у которой первый секс происходил строго под одеялом и при выключенном свете.

И я сейчас и правда… Так вляпалась? И как выпутываться?

Эрик! Исчадие ада! Это ж надо было вывернуть мое нежелание выбирать из них двоих вот это!

— Так нельзя! — тихонько пищу я, едва собравшись с силами на эту жалкую попытку воззвать к их разуму. — Нельзя!

— Можно, — парирует Эрик, — можно, змейка, если три человека хотят друг друга. Мы хотим тебя. Ты — нас. Давай не будем терять времени.

Давай не будем! — эхом откликается во мне. 

Но так ведь нельзя! Нельзя! Мне нельзя. Я ведь попросту умру потом от стыда, только подойдя к зеркалу. Я ведь не из этих, не из современных девчонок, которые легко согласятся и на групповой секс, и на БДСМ-пати, просто потому что это прикольно, интересно и «для разнообразия можно», а я и в рамках просмотра порно никогда не заглядывалась ни на что такое.

Ну, конечно, зачем порно, если иногда такое наснится — всех святых выноси, чтоб глаза их на такую бесстыдницу не смотрели! 

Язык Эмиля снова берет мой рот штурмом. И у меня нет даже мысли отказаться, оттолкнуть. Если и были такие мысли, то сейчас они корчатся в последних секундах своей агонии.

— Мы-ы-ышка, — Эмиль это тянет тихо, а лапы у него — грубые, жадные, — прежде чем откажешься, дай нам хоть пять минут. Если тебя не заведет — мы отстанем. Оба.

— Врешь, — я запрокидываю голову, пытаясь выдохнуть хоть капельку из бушующего внутри меня огня. Боже, почему так? Почему по отдельности я их еще худо бедно умудряюсь отшить, а вот сейчас, когда они взялись за меня вдвоем — сама себе напоминаю бабочку-суицидницу, желающую утопиться в костре.

Все работает против меня. Все сейчас происходит как тогда, в Берлине — когда у меня совершенно сорвало крышу. И сейчас она тихонечко шуршит черепицей и готовится в срочном порядке отбыть в космос.

— Он — не врет, — хмыкает Змей, и его горячее дыхание сползает ближе к моему уху, — он отстанет. А вот я — не уверен.

— Ваше время идет.

Боже, да неужели я и вправду это сказала? Неужели и правда сейчас расслабляюсь и позволяю себе то, что даже во снах никогда не позволяла?

Не выбирать. Вкусить их обоих. Только пять минут!

Я ведь точно трезва как стекло, откуда такой шум в моей голове и все эти безумные решения? Сладкие, безумные решения!

Эмиль меня не лапает, он просто присваивает. Вот упала его ладонь на правую мою ягодицу, и все, это его территория, упала на вторую — и вся моя задница теперь принадлежит этому бесцеремонному медведю, и он притягивает свое имущество к себе, ближе, чтобы ничто не мешало ему оценивать — насколько интересная попка досталась ему в руки.

Я вскрикиваю от жесткости его хватки, и от того что скользкий язык Эрика скользнул по моему уху, сбегая к мочке. Один — такой грубый, другой — сама вкрадчивость…

Казалось бы, какая проблема выбрать сейчас, остановиться, отказаться от одного из них, но…

Это ведь надо отказываться! От жёстких пальцев Эмиля или нежных Змея. От силы одного и яда другого.

— Как сладко ты стонешь, — Эрик вроде и шепчет, но его голос пробирается ко мне в желудок и кувыркается там внутри, щекоча чувствительные стенки своим пушистым мехом, — знаешь, только ради твоих стонов я буду трахать тебя медленно.

— Он просто боится кончить слишком быстро, — беззаботно сообщает мне Эмиль, и моя ночнушка под его ладонями отступает до границ короткой футболки, — мышка, а ниже слабо?

Я ловлю себя с поличным — точнее свои руки под белой футболкой Эмиля. На литых, тугих, горячих мышцах. Господи, какой он гладкий. Будто полированный мраморный обелиск. Черт, мне вообще-то надо бежать, вырываться, орать, а я… А я будто бы уже проиграла. Я замираю, пытаясь понять, что мне делать, и Эмиль сам сдвигает мою ладонь ниже, туда, под его ремень, где не просто горячо, где форменное пекло. И как моя ладонь сразу по факту не обуглилась?

— Ох…

Это я вздыхаю, как только задеваю пальцами тугую головку.  Звук, что издает Эмиль невозможно внятно классифицировать. То ли рык, то ли стон, то ли приказ не останавливаться.

Приказ, который мне очень хочется выполнить. Сжать сильнее, двинуть ладонь резче… Вопреки всему здравому смыслу, вопреки приличиям. Боже… Как же я устала ориентироваться на эти приличия...

— Ты меня вчера прогнала, помнишь? — хрипло шепчет Эмиль, прижимаясь к моему уху.

Помню. И помню, сколько времени засыпала после…

— Я дрочил целый час, только представляя твое лицо, — еле слышно продолжает Эмиль, — дрочил, кончал и начинал сначала. И боже, как я хотел, чтобы именно в твоей руке и был мой член. Чтобы ты ко мне прикасалась!

— И кто же из нас кончит раньше времени? — фыркает Эрик, и тут я замечаю — подол моей ночнушки ползет еще выше. К груди. И виной тому руки бесстыжего Змея.

— Эй! — услышав мой возмущенный возглас Эрик даже не думает останавливаться, напротив. Он совершает марш бросок, его ладони ныряют под ткань, добираются до моей груди и стискиваются на ней.

— Ты будто из шелка и масла, малышка, — пальцы Змея легонько касаются обоих сосков, касаются и отдергиваются прочь, будто это и не прикосновения вовсе, а приглашение на страстный танец, — скажи, ты везде такая? Нет, не говори, я сам узнаю!

Сволочь. Узнает он. Конечно узнает. Много чего узнает!

А мне от одного только звучания его чертового голоса уже надо менять белье. Опять насквозь!

— Мышка, — Эмиль стискивает пальцы на моем подбородке, возвращая себе мое внимание, бедрами лишь слегка толкаясь навстречу моей ладони, — помнишь обо мне?