во-вторых, покажите нам, пожалуйста, помещение, где проводились ужин и обед, комнату, предназначенную для Ванды, и павильон, где проходят мероприятия.

– Разумеется, лейтенант.

– А, да, и еще меню.

– Меню? – удивился Диас.

– Меню, которое предлагалось гостям на субботнем ужине и на воскресном обеде. Я так понимаю, на воскресенье был также намечен тематический восточный ужин, верно?

– Да, хотя им занимался конгресс, Фонд лишь предоставил помещение.

Валентина повернулась к Марку и Паоло.

– Мы сейчас же предоставим вам копию меню, – сказал Марк. – Мы во всем готовы сотрудничать со следствием.

– Рада это слышать, потому что мне бы хотелось с вами поговорить поподробнее. С вами обоими, а также с третьим вашим коллегой, который также обедал с вами и сеньоритой Карсавиной в воскресенье.

– Конечно… я предупрежу Артуро. Могу сходить за ним прямо сейчас. – Марк встал, словно готов был отправляться на поиски.

– Если вас не затруднит.

Энрике Диас напомнил о себе глухим, прерывающимся голосом:

– Тогда, если я больше не нужен…

– Пока нет, но понадобитесь после того, как мы побеседуем с организаторами конгресса. Буду благодарна, если вы ознакомите нас с территорией.

– Безусловно. Я подготовлю материалы. Через час?

– Я сообщу, когда освобожусь.

– Как скажете. Обращайтесь тогда к Люсии – нашему администратору.

Валентина посмотрела на Марка:

– Если мы не позовем вас раньше, через полчаса приходите вместе с вашим третьим коллегой. Мы пока побеседуем с Паоло.

– Хорошо.

Марк уже было собирался выйти, как вдруг Ривейро, что-то записывающий в блокнот, не поднимая головы, спросил:

– Послушайте, просто интересно… Мы знаем, что предыдущий конгресс, четыре года назад, проходил в Чехии. В этом году – здесь, а следующий будет, кажется, в Австралии. – Он наконец оторвался от записей. – Похоже, это важный конгресс. Тогда почему именно Комильяс – городок, который даже на некоторых картах не обозначен?

Паоло и Марк переглянулись.

– Вы шутите? – произнес итальянец.

– Разве похоже, что я шучу?

Паоло Иовис тоскливо вздохнул.

– У вас же тут настоящий рай для спелеолога. На пяти тысячах квадратных километров в Кантабрии шесть тысяч пятьсот пещер, а десять из них включены в список объектов Всемирного наследия. Археологические артефакты обнаружены более чем в тысяче этих пещер, а в шестидесяти сохранились образцы искусства эпохи палеолита. Это же настоящее сокровище для археологов, историков и геологов. Некоторые историки даже специально прошли курс по спелеологии, чтобы иметь возможность проникать в пещеры. Уникальная среда пещер благоприятна для сохранения самых разных артефактов.

– Доисторических? – вопросил Ривейро.

– Доисторических, средневековых, эпохи Гражданской войны.

– Звучит интересно.

– Это на самом деле очень интересно! – с энтузиазмом продолжал итальянец. – К слову, сержант, в среднем в Кантабрии обнаруживают новые пещеры примерно раз в два года.

– Ничего себе. – Приподняв бровь, Валентина посмотрела на Ривейро, у того на лице было написано глубочайшее изумление. – Неужели в Кантабрии столько пещер?

– Даже не представляете, лейтенант. Но для спелеологов особый интерес представляет долина Асон, – вмешался Марк. – Кантабрия, лейтенант, прямо-таки гребаный швейцарский сыр. Огромный великолепный швейцарский сыр, мать его.

Путешественник из Пещеры ласточек

Размышление пятое

В Комильяс с вопросами приехали странная лейтенант и сержант. Будто мало потерять Ванду, будто они, пребывающие в полном неведении, способны понять масштаб наших личностей, нашей работы, то общее благо, ради которого мы работаем.

Да что им известно о жизни, об истории, о науке? Они спят наяву, живут в вымышленном мире, не осознают, что Земля – это живая материя, а люди – паразиты, уничтожающие все вокруг.

Не знаю, справлюсь ли я, Ванда.

Не знаю, где я впервые прочитал эти слова, запомнившиеся мне на всю жизнь, – отрывок из стихотворения, написанного матерью Терезой много лет назад в колонии прокаженных на берегах реки Ганг:

Жизнь – это вызов, прими его.

Жизнь – это юдоль бедствий, превозмоги ее.

Жизнь – это приключение, решись на него.

Жизнь – это счастье, сотвори его сам.

Жизнь – это твоя жизнь, борись за нее.

Лишь слова этой женщины, звучащие у меня в голове, способны немного утешить – утешить меня, не верящего ни в каких богов. Я не помню других слов из этого стихотворения, Ванда. Даже твое лицо, кажется, все дальше от меня, больше мне не принадлежит. Я будто схожу с ума… я сойду с ума от напряжения, этот человек названивает мне, пристает, выводит из себя. А теперь еще и лейтенант пытается докопаться до правды. Никогда, никогда еще мне не было так одиноко, Ванда.

Судья Хорхе Талавера сидел перед монитором, напустив на себя сосредоточенный вид, хотя в кабинете он был один и изображать усердие было попросту не для кого. Он вчитывался в приговор, вынесенный одним из коллег – девять страниц бессвязного текста, из чего судья сделал вывод, что автор просто прибегнул к методу “копировать/вставить” и слепил компиляцию из других приговоров.

По правде говоря, мысли Хорхе Талаверы разрывались между текстом на экране и вечеринкой, на которую в выходные собиралась пойти его старшая дочь. Подросток, но в макияже и аксессуарах разбирается уже не хуже опытной drag queen. Как быстро летит время, еще вчера была маленькой девочкой, а уже становится женщиной, и эта история стара как мир. И почему она не может вести себя, как ее младшая сестра, которую интересует только верховая езда? Всего полтора года разницы, но как же они не похожи… Судья вздохнул. Конечно, он разрешит ей пойти на вечеринку, но будет ждать в машине, пока дочь не появится. Ей он об этом, разумеется, не скажет.

Зазвонил телефон. Судья посмотрел на высветившееся имя и улыбнулся.

– Кларита Мухика! Какая честь, сеньора судмедэксперт, я уж думал, вы теперь министр по делам усопших, минутки свободной нет, старых друзей позабыли.

Клара засмеялась:

– Просто мы обронили руку Франкенштейна и места себе не находили, пока не нашли и не пришили обратно. Бедняжка в слезах тыкался по углам, сам помнишь, какой он у нас чувствительный. – Без шуток о Франкенштейне не обходился ни один их разговор.

– Бедняга Франки, совсем его не бережете. Но, милая моя, ты за целое утро ни разу не ответила на мои звонки…

– Ох, ну прости, – извинилась Клара уже серьезно. – У нас тут такой переполох. Представляешь, пришлось бросить вскрытие, чтобы переговорить с лейтенатом Редондо.

– Как так? – удивился Талавера.

Если Клара отвлеклась от вскрытия, стряслось и впрямь что-то чрезвычайное.

– Женщина с Моты-де-Треспаласиос. Ты даже вообразить не сможешь, как ее убили.

– И как?

– Очень древним методом, который использовали еще римляне. Эротический массаж с мазью из дурмана.

– Так, погоди… эротический массаж? Серьезно?

– Абсолютно. Искры так и проскакивают.