Маша провела рукой по бархатной подушке на диване и даже села: диван мягко просел под ее весом – хозяйка явно себе трафила, будто даже в мебели не желала дисциплины, всяких прямых спинок и твердых основ: только приятное на ощупь, только теплое и нежное. Вот и на журнальном столике лежали любовные романы в сусальных обложках, как если бы Аделаида хотела, чтоб и в мозгу все приходило в полный консенсус с интерьером: столь же розовое, ненапряжное для головы, как диван – для тела. Почему-то Маша вдруг решила, что у незнакомой ей Аллы Ковальчук детство и юность были не сахар, раз она так «добирала» сладкого в зрелости.

Маша прислонилась лбом к окну и выглянула на Пушкинскую площадь: стеклопакеты были тройные, и ни одного звука не проникало в квартиру, отчего казалось, что и люди, и машины, спешащие по Тверской, абсолютно нереальны, будто призраки в бессмысленном хороводе. За спиной послышались шаги – но Маша даже не обернулась. Андрей встал рядом, тоже посмотрел вниз, хмыкнул:

– Как муравьи. – И они оба вздрогнули, вспомнив обглоданную до костей кисть.

– Пушкинская площадь раньше называлась Страстной, – тихо сказала Маша.

– Не знал, – признался Яковлев и посмотрел на нее в ожидании.

– Страстной, – пояснила она, – от страстей Христовых. «Страсти» на старославянском – страдания, муки. – Маша помотала головой, пытаясь отогнать бесконечную цепочку ассоциаций, что выстраивалась в голове по поводу и без.

– Пойдем-ка на кухню, я тебе кое-что покажу. – Андрей вышел из комнаты. На кухне, прямо на столе, перевернутый ножками кверху, стоял стул, совершенно не подходящий к остальному, темного дерева, гарнитуру. Стул был потрепан, выструган явно где-то на мебельных фабриках Беларуси и, похоже, казенный. Андрей перевернул его, чтобы Маша увидела железную табличку с цифрой «15» сзади на спинке. Маша ахнула, а Андрей мрачно усмехнулся:

– Пошли отсюда, – сказал он, и они почти бегом вышли из квартиры и захлопнули за собой тяжелую дверь.

– Знаешь… – Маша спускалась за Андреем, пытаясь попасть с ним в ритм, но запаздывая на пару ступеней: глаза ее постоянно натыкались на коротко стриженную макушку, что отвлекало. – Я тут проверила на цифры Arma Christi, Орудия страстей господних.

Андрей чуть затормозил, и Маша поторопилась пояснить:

– Это инструменты мученичества Христа: столб, бич, терновый венец… По количеству нам подходит, но…

Андрей хмыкнул:

– Но Христос не грешил.

Ниже этажом открылась дверь, и из квартиры вышла девушка в розовом плаще.

– Да, – согласилась Маша. – Но место действия страстей – Иерусалим, вот я и подумала…

Андрей внезапно встал как вкопанный, и Маша с разбега ткнулась ему в спину.

– Извини. – Она схватилась за перила, чтобы выровняться, и чуть порозовела от того, что секундой раньше прижалась грудью к Андреевой спине. Но он не ответил и даже не обернулся, и тут Маша заметила, что девушка в розовом тоже остановилась и смотрит на капитана. И ошеломление на тонком, почти кукольном личике сменяется насмешливой улыбкой.

– Привет, Андрюша! Сколько лет, сколько зим! – пропела девушка протяжным высоким сопрано.

Андрей промолчал, и когда Маша, тихо спустившись двумя ступеньками ниже, заглянула в его лицо, то испугалась – таким оно было бледным.

– Привет, – наконец, сказал он сухо.

Маша всё ждала, что он ее представит, но поняла, что Андрею не до политеса.

– Не думала, что ты тоже в Москве окажешься после нашего-то Мухосранска, – протянула незнакомка, без стеснения разглядывая его с ног до головы. – Может, зря я тебя тогда бросила после школы, а? – И она озорно подмигнула. А Андрей продолжал стоять, молча, набычившись, будто язык проглотил. И Маша вдруг, поддавшись порыву, взяла его за руку, чего тот, казалось, даже не заметил.

Но зато это заметила девушка и впервые взглянула на Машу. Взгляд был покровительственный, хоть девица и стояла на полпролета ниже. На секунду – лишь на секунду – Маша пожалела, что не надела сегодня ни одну из тех дорогих вещей, что покупала ей мать в надежде на то, что дочь однажды станет чувствительна к зову моды. Но тут же выпрямилась и, не отпуская руки Андрея, спустилась на эти самые полпролета, протянув девице ладонь:

– Добрый день, меня зовут Мария. Мария Каравай. – К рукопожатиям девица готова не была. Видно, там, где она жила и работала, здоровались отрывистыми кивками.

– Рая, – сказала девица и вяло пожала Машины пальцы.

– Очень приятно, – улыбнулась Маша улыбкой, которой улыбалась Машина мама, когда ей совсем не было приятно, но она держала себя в руках. – Я хотела вас поблагодарить. Ведь если бы вы не расстались тогда с Андреем, – тут Маша собственническим жестом притянула одеревеневшего шефа к себе и взяла его уже под руку, – мы бы никогда не были так счастливы. Еще раз – большое спасибо! А теперь, извините, нам пора заказывать новую кухню – вы же знаете, если за ними в салоне не проследишь, опять из Италии пришлют прошлогоднюю коллекцию! – И Маша снова лучезарно улыбнулась: – Всего доброго!

– До свидания, – прошелестела девица, не двинувшись с места и уже не улыбаясь.

– Пока! – почти нормальным тоном сказал Андрей, и они снова побежали вниз по лестнице, но теперь молча, и уже Маша была впереди, держа Андрея за руку, которую отпустила, только сев в машину.

Маша тронулась, не глядя на Андрея.

– Прошлогодняя коллекция? Из Италии? – Андрей криво улыбнулся.

– А бог его знает! – пожала она плечами. – Мне срочно нужно было продемонстрировать твою счастливую семейную жизнь.

– Зачем? – Андрей с преувеличенным вниманием смотрел в окно.

Маша сердито на него оглянулась:

– Мне показалось, ты в ней срочно нуждался…

– В липовой семейной жизни?

– Нет, – сказала Маша твердо. – В счастье.

– Ну да. Ну да… – протянул неопределенно Андрей. – Спасибо, кстати.

– Кстати, не за что. – Маша улыбнулась: – Обедать будем?

– Обязательно, стажер Каравай, – улыбнулся Андрей в ответ. – И за счет начальства – за проявленную находчивость!

Андрей не знал, как себя вести, больше того – не знал, что за солянка варится у него внутри: с одной стороны, то, что стажер Каравай увидела его слабость, было унизительным. С другой – ее реакция, как она мгновенно встала под его знамена, да еще выступив в роли супруги, не могло не тронуть. И не польстить. Он искоса поглядывал на нее за столиком недорогого кафе, которое Маша выбрала сама, явно не желая проделать серьезную брешь в его бюджете. И согласился сам с собой: если бы такая девица стала его женой, он вряд ли бы был так жалок сегодня на лестнице. Те, за которых выходят замуж девушки вроде Маши – перед глазами сразу выросла импозантная фигура Иннокентия, – не тушуются, как подростки, при встрече со старыми призраками.