Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мог бы и не озвучивать последнее! Про мёртвых такого не говорят! А ещё сутану напялил!
– Миссис Вайтенхоу, прошу вас, уймитесь!
После Лерри давал показания Милек Кочински. В девять часов после неудачной попытки исповедовать сына Кочински сменил тактику, начал говорить о новой пьесе и как важно не подвести его завтра, но Тео лишь рассмеялся и пулей вылетел из церкви. После того как началась репетиция, он больше не видел сына. Нет, у Тео не было врагов. Этого не может быть.
Анна помогла разволновавшемуся мужу сесть на место.
За Кочински настала очередь Секвойи. Он излишне подробно рассказал, как видел человека в рясе с кровью на рукаве. Ввиду новых подробностей, которые, очевидно, ему на ходу в голову прилетали, не оставалось сомнений, что Секвойя был в самом деле пьян в вечер убийства. Сейчас он старался выглядеть серьёзнее, но его смятое отёчное лицо обрубало всякое доверие к такому свидетелю.
Следующим был Хиксли. Суперинтендант доложил о найденном луке, из которого были выпущены стрелы. Лук был взят из сторожки лесника Диксона. Отпечатки стёрты.
Дарт с чопорной миной изложил свои передвижения. Выйдя из Роданфорда, он направился прямиком к деревне. Дорога заняла двадцать минут. По дороге он никого не встречал и ничего не слышал.
Оставался Диксон. С выражением скорби на небритой физиономии он подтвердил, что Дарт явился к ним примерно без двух минут десять. Его дочь заварила чай, но Диксон так переживал из-за пропавшей собаки, что вышел на её поиски, полагая, что вернётся уже через несколько минут. Дойдя до чащи леса, он обнаружил мёртвого Тео, распятого и пронзённого множеством стрел, и закричал.
Деревенские дамы дружно проводили лесника на место рядом с Агатой презрительными взглядами.
Доктор Шоннеси подытожил результаты следствия. Улик практически не было, и вердикт не заставил себя долго ждать: «Преднамеренное убийство неизвестным лицом или группой лиц». Женщины заахали.
– Какое варварство! – трещали они.
Ведь это Диксон сбрендил, потому что его дочь изнасиловал кальмар в лице ни в чём не повинного Тео. Лесник и убил парня так жестоко, а заодно свою собаку. Свихнулся, старый. А эти девки его бесстыжие отца покрывают…
– Собака… – подхватил Адам еле слышно, впадая в ступор.
– Что с тобой? – поинтересовался я.
Большая часть толпы к тому моменту уже покинула комнату, и Адам поспешил к Хиксли.
– Сэр, и вы, и я забыли упомянуть мёртвую собаку мистера Диксона.
Суперинтендант скривил недовольное лицо.
– При чём здесь эта собака, мистер Карлсен?
– Коронер должен знать обо всех уликах. Разве не так?
– Обо всех, что имеют причастность к делу. Собаку мог прикончить сам лесник, и мне до их непростых взаимоотношений нет никакого дела.
Ну что ж, пожал плечами Адам. Хиксли разделял мнение селянских сплетниц насчёт собаки и, очевидно, психических расстройств Диксона. Но я-то думал, что смог убедить Адама, что животное убил сам Тео. Для чего белобрысый с этим к Хиксли обратился?
У меня не было времени выяснять подробности ввиду пары важных дел, не терпящих отлагательств, а мой друг тем временем вызвался проводить Агату до дома. Я пулей рванул к Роданфорду, пока Дарт с преподавателями, заняв гравийный пятачок перед крыльцом одноэтажного здания, делились впечатлениями. Долетев до цели, я первым делом убедился, что за мной не было хвоста в виде Джо или кого ещё. Затем подошёл к преподавательской комнате и прислонил ухо. Никого. Я вошёл, неспешно притворив дверь.
Большое просторное помещение выходило окнами на восток и в эту самую минуту хорошо освещалось. Я бывал здесь однажды, когда помогал преподавателю литературы с переноской книг, но вообще входить в это святилище студентам возбранялось. Обстановка больше походила на библиотеку какого-нибудь старинного имения, которым, впрочем, и являлся Роданфорд в первоначальной версии.
Треверс, преподаватель латыни, занимал стол в дальнем левом углу, находясь, таким образом, дальше всех от камина. Да к тому же рядом была дверь с расположенной за ней кладовой. В общем, непочётно как-то. Я пересёк комнату по диагонали, прочертив по жёсткому ковру со стёршимся узором стремительную прямую, как будто я с дыней по игровому полю драл, и принялся шерстить по ящикам. Уму непостижимо, сколько бумаги на латынь переводится. Найти наши утренние сочинения оказалось проблематично.
Обшарив ящики, я принялся за небольшой шкафчик позади стола, оказавшийся до треска нафаршированным Теренцием, Аристофаном, Эсхилом, Менандром и ещё десятком римских динозавров, которыми два семестра неуклонно мучили наши британские головы. Что британцы любят, так это истязать чужой моралью свой же народ, при этом чувствуя национальное превосходство над теми же римлянами.
Мои старания были вознаграждены, когда на одной из полок замаячила стопка листов, придавленная прессом. Я отставил утяжелитель в сторону и принялся отсчитывать уголки с фамилиями в поисках своего порочного опуса. Как только я наткнулся на своё имя, мои локаторы в виде мурашек на плечах и спине подняли тревогу – из коридора послышались голоса. Я вырвал из кипы сочинений своё, поспешил закрыть шкафчик и не придумал ничего умнее, как скомкать бумагу и, отворив окно, отправить её в клумбу. Голоса придвигались, становились громче и яснее обретали знакомые тона. Дарт с Поттегрю. Чёрт бы их побрал! Дарт меня линчует скоро.
Прятаться было откровенно негде. Окно заело, протиснуться в открывшуюся щель у меня бы не вышло. За диваны, традиционно обращённые к камину, Дарт без труда мог заглянуть. Со столами та же проблема. Я дёрнулся к чулану. Ручка не поддавалась, а ключа нигде не наблюдалось.
Что хорошего я почерпнул от жизни с Адамом, так это познание некоторых ругательств на норвежском, умение играть в триктрак и делать отмычку из проволоки. Последняя вряд ли бы здесь отыскалась, и я схватил со стола мистера Треверса его запасные очки, которые успел приметить. Дужки у этих очков плоские, из тонкого металла, что мне и надо. Этот трюк был продемонстрирован Адамом ещё у деда на Шетландских островах. Правда, свои из пластика он тогда сломал, да и дужка была слишком широка для замочного цилиндра, но принцип я помню. Главное – не поддаваться панике, чтоб в руках дрожь не