Люс пришла мне на помощь:

– …почтить его память.

– Вот именно. Мы не должны его забывать.

– Тем более что это всем доставит удовольствие, – добавила Мара. – Или я не права?

Лурс сказал, что она абсолютно права.

Мы все согласились, что она абсолютно права.

На следующей неделе наше общение приняло лихорадочные формы. За несколько дней мы обменялись полусотней имейлов. Мы словно дружно взбунтовались против скорби, против смерти, против покорности судьбе. Мы договорились, что на будущий год обязательно встретимся и вообще будем поддерживать друг с другом постоянную связь. Люс предложила всем вместе отправиться в Швейцарию, в горы Юра. Там, объяснила она, есть одно шале в потрясающе красивом и тихом местечке. Мы будем гулять, есть раклет и пить белое вино. Все свои письма мы ставили в копию, кроме нескольких, очень коротких, которые мы с Марой посылали друг другу в личном порядке.

«Сильвер! Если мы встретимся, давай останемся в рамках чисто дружеских отношений. Иначе нам будет трудно вести себя с остальными. Обнимаю. Мара».

«Хорошо. Так будет лучше. Для всех. Целую. Сильвер».

«Спасибо. Еще один вопрос. Признайся, в ту последнюю ночь на Уэссане ты все-таки стучался ко мне в дверь?»

«Нет, Мара, я к тебе не стучался».

Его расписание неизменно – как и его маршрут. Около трех часов ночи он покидает убежище, которое старик устроил ему в саду. Это старый пчелиный улей, заваленный палой листвой, сухими ветками и землей, из которого проложен туннель в виде пластиковой трубы диаметром 20 сантиметров. Каждую ночь он с усилием протискивается через трубу и осторожно выбирается на свободу. Первым делом он принюхивается, поводя вокруг своей черной влажной мордочкой. Мимо блюдца с отбитыми краями, наполненного молоком, он проходит не останавливаясь. Молоко – смертельный яд для ежей, но старик этого не знает. Если в воздухе не пахнет опасностью – барсуком, совой, собакой, – он двигается дальше. Пробирается вдоль забора, карабкается на земляную насыпь и спускается уже по другую сторону изгороди. Пройдя немного вперед, он быстро-быстро пересекает дорогу (два его дружка недавно погибли здесь под колесами автомобиля) и по дну канавы направляется к интересующему его дому и огибает его. Его жирное тельце слегка покачивается на ходу; коротким лапкам трудно тащить на себе такую тяжесть.

За домом, под одним из окон, возле самой стены, есть небольшой люк – вырытая в земле и забетонированная ямка глубиной и шириной сантиметров сорок, соединенная с водопроводной трубой. По идее люк закрыт деревянной крышкой, но тот, кто ее устанавливал, проявил небрежность, и крышка сбита неплотно. Ежик ступает на ее угол, и противоположный угол приподнимается. При этом одна из дощечек, опускаясь назад, ударяет по раме крышки, чуть подпрыгивает и ударяет еще раз. Звук от удара получается довольно громкий, потому что под крышкой резонирует пустота. Он больше всего напоминает стук костяшкой пальца в деревянную дверь: «Тук… тук-тук» – и разносится далеко, возможно, достигая даже внутренних помещений дома.

Сразу за люком находится участок голой земли – он-то и есть цель всей экспедиции ежа. Он наткнулся на него случайно, еще прошлой весной. Здесь в изобилии водятся земляные черви, лучшие на всем Уэссане – жирные и гладкие. Ежик роет лапками землю и принимается пировать. Иногда ему улыбается удача, и он получает на десерт еще и жука-навозника, который хрустит у него на зубах.

Возвращаясь назад, он вполне может пройти, прижавшись к забору, но чаще всего выбирает путь через люк – чисто из удовольствия. Дощечка поднимается, падает на раму крышки, и окрестности оглашает тот же самый звук: «Тук… тук-тук». Обратный маршрут не меняется никогда: канава, насыпь, сад, труба. Забравшись в свое убежище, ежик сворачивается клубком и спит до утра спокойным сном.

Жан-Клод Мурлева (р. 1952) – актер, драматург и писатель, автор более тридцати книг, лауреат ряда престижных литературных премий.