Старший из носильщиков паланкина судьи Ди долго стучался в ворота, прежде чем высокие створки открылись и в проеме возникла сгорбленная фигура старого смотрителя дома. Тусклые глаза удивлению оглядели двух прибывших господ.

— Будь любезен, доложи о вас своему господину, — учтиво обратился к старику судья Ди. — Скажи, что я прибыл не как должностное лицо и очень ненадолго.

Смотритель провел судью Ди и его помощника в зал, предложив сесть на большие резные скамьи черного дерева, и удалился.

Ди, медленно поглаживая длинную бороду, изучал роспись на стенах. Таю Гань беспокойно поглядывал то на судью, то на дверь.

Смотритель появился раньше, чем ожидал судья Ди.

— Сюда, пожалуйста, — отдышливо просипел он.

Старик бесконечными переходами повел их в западную часть усадьбы — крыло, казавшееся необитаемым. Не встретив ни души, они пересекли несколько внутренних дворов, где лишь белые древки флажков ослепительно блестели на солнце. В глубине очередного двора слуга нырнул в полутемный проход и засеменил к широкой, почерневшей от времени деревянной лестнице.

На втором ярусе смотритель остановился перевести дух, затем повлек гостей дальше. Им пришлось одолеть еще два лестничных пролета, и каждый был длиннее предыдущего. Наконец они оказались в просторном зале. Сквозь решетки высоких окон дул легкий ветерок. Видимо, они достигли верхнего яруса какой-то башни. На плитах пола не было циновок — лишь чайный столик и два стула с высокими спинками. Над двустворчатой дверью висела большая деревянная табличка, где каллиграфическим почерком в характерной манере времен покойного императора было начертано четыре иероглифа: «Зал Предков Семейства Лян».

— Хозяин ждет вас там, достопочтенный господин, — сказал смотритель, распахивая дверь.

Судья Ди знаком приказал Таю Ганю сесть на один из стульев у чайного столика, и сам вошел в зал.

Здесь стоял густой запах индийских благовоний, исходивший от бронзовой курильницы перед алтарем в дальнем конце зала, тускло освещенном двумя свечами юга высоких подставках. Под алтарем высился роскошный старинный ритуальный стол для жертвоприношений. Лян Фу, облаченный в церемониальное платье из темно-зеленой парчи и высокую шапку, указывающую на его ученую степень, сидел за низким столиком напротив алтаря.

При виде судьи он торопливо поднялся и шагнул навстречу.

— Надеюсь, вас не слишком утомили все эти ступени, достопочтенный господин? — с вежливой улыбкой заметил он.

— Вовсе нет! — поспешил заверить его судья. Взглянув на портрет флотоводца Ляна в полный рост и при полном вооружении, он добавил:

— Искренне прошу меня извинить за то, что прервал обряд поминовения вашего покойного родителя.

— Я в любое время рад видеть достопочтенного господина, — спокойно ответил Лян. — и отец мой не стал бы возражать, ибо всегда откладывал дела семейные ради государственной службы — что было хорошо известно его детям. Садитесь, пожалуйста!

Он подвел гостя к стулу у правого края стола, на котором была разложена большая шашечная доска. Судя по тому, как стояли немногочисленные белые и черные фигурки, игра близилась к концу. Во вместительных медных чашах рядом доской лежали снятые фигурки, в одной белые, в другой — черные. Видно, господин Лан решал шашечную задачу. Усевшись и расправив халат, судья обратился к хозяину дома:

— Я хотел бы обсудить с вами несколько новых фактов, господин Лян. — И, подождав, пока торговец сядет напротив него, Ди отчеканил: — В особенности тех, что касаются похищения тела… убитой женщины.

Лян изумлению вскинул тонкие брови:

— Что за странный предмет для кражи! Вам надо рассказать мне об этом поподробнее! Только давайте прежде выпьем чаю!

Он направился к чайному столику в углу зал Судья быстро огляделся. Мерцающее пламя свечей яркими отсветами озаряло подношения, стоявшие на покрытом парчовой скатертью жертвенном столе. Между двумя старинными вазами со свежими цветами возвышались золотые сосуды, полные сластей из рисовой муки и фруктов. Нишу над жертвенным столом, где выставлялись таблички с именами усопших предков, закрывала пурпурная занавеска. Сильный запах благовоний не мог перебить пряного аромата чужеземных трав, исходившего, казалось, оттуда. Запрокинув голову, судья увидел, что потолочный свод очень высок, а под почерневшими балками клубится сизый дым. Пол покрывали отполированные до тусклого глянца доски. Он резко поднялся и, пододвинув стул, небрежно пояснил Ляну:

— Если позволите, я переберусь сюда, чтобы огонь свечей не беспокоил глаза.

— Ну конечно! — Хозяин дома переставил свой стул и сел лицом к гостю. — Отсюда нам будет лучше виден портрет.

Судья Ди внимательно наблюдал, как он разливает чай по крохотным чашкам из голубого фарфора. Одну он поставил перед гостем, а вторую приподнял обеими руками. Сквозь тонкие длинные пальцы судья разглядел на изысканном рисунке трещину. Лян задумчиво смотрел на картину.

— Искусный мастер, — заметил он, — сумел добиться поразительного сходства. Вы обратили внимание, как старательно выписана каждая мелочь? — Лян, поставив чашку на стол, поднялся и подошел к портрету. Стоя спиной к судье, он ткнул пальцем в широкий меч на коленях флотоводца.

Судья Ди поменял чашки местами и быстро вылил чай из той, что предназначалась Ляну, в ближайшую медную посудину с фигурками для игры в облавные шашки, а потом подошел к хозяину дома с пустой чашкой в руке.

— Надеюсь, этот меч по-прежнему у вас? — спросил он и, получив утвердительный кивок, продолжал: — Вот и у меня есть старинный меч, полученный в наследство от предков. Он носит имя Дракон Дождя.

— Дракон Дождя? Как необычно!

— Как-нибудь в другой раз я поведаю вам его историю. Не нальете ли вы мне еще немного чаю, господин Лян?

— О, разумеется!

После того как они снова уселись, хозяин дома наполнил чашку судьи, потом осушил свою и, сложив тонкие руки на коленях, улыбнулся:

— Теперь можно послушать и об украденном теле!

— Прежде всего, — охотно начал судья, — я хотел бы коротко обрисовать предысторию.

Лян вновь согласно кивнул, а Ди извлек из рукава веер и откинулся на спинку стула. Медленно обмахиваясь, он повел рассказ:

— Два дня назад, когда я прибыл в Кантон расследовать обстоятельства исчезновения цензора, мне было известно лишь, что это каким-то образом касается местных арабов. По ходу делая обнаружил, что у меня есть противник, каковой прекрасно осведомлен об истинной цели моего приезда и неотступно следит за каждым шагом. Выяснив, что цензора отравили ядом танка, я предположил, что один из недругов господина Лю при дворе нанял здесь кого-то, дабы этот человек заманил его в Кантон, а потом наслал убийц из числа арабских заговорщиков. Но я чуял, что тут есть и другие силы, которые как будто бы противодействовали злоумышленникам. Постепенно дело принимало все более запутанный оборот. Поблизости постоянно крутились арабские головорезы и душители танка, а загадочная слепая девушка то и дело перескакивала с места на место в создаваемой мной картине. И только сегодня утром я наконец получил настоящую улику — когда танцовщица Зумурруд объявила тайвэю Чао, что цензора отравила она и ее хозяину об этом известно. Она не осмелилась нарушить правило «мира цветов и ив», что запрещает девушке называть имена своих гостей. Я подозревал, что покровителем Зумурруд могли оказаться наместник, градоправитель или вы, но это ровно ничего не давало.