Завороженные его обещаниями, они дружно взялись за граненые рюмки. И тут выяснилось, что пить больше нечего, что они за интересными разговорами приговорили по двести граммов каждый, и хоть бы в одном глазу. Снова позвали Гришаню и потребовали на этот раз молочного поросенка и, конечно же, самогона, который пился, как роса, и очень, ну очень всем нравился.

Гришаня обслужил так быстро, словно только и ждал этого момента, и настоятельно попросил расплатиться на месте. Костя под одобрительное возгласы Чебота и Телепня полез в карман и не сразу, а лишь с третьей попытки нашел деньги. Малаха расчувствовался, обнял их своим руками-клешнями и поведал:

– Хорошие вы ребята… Приятно с вами дело иметь! Настоящие вы мужики, свои, таежные. Вольготно мне с вами!

– А мы знаем! – заорали все дружно, проникнувшись к Малахе самыми лучшими чувствами, какие только могут быть в душе у теленгера, когда ему поднесут.

Дружно подняли, выпили, полирнули пивом и дружно же закусили поросенком, который оказался очень и очень даже вкусным, сытным и питательным. Костя почувствовал, что совсем опьянел. Он вдруг подумал, что Девять холмов красных дьяволов имеют какое-то отношение к этим самым заводам. Значит, наши там пропадают! Подумал и тут же забыл. Не до того было.

Всем сделалось еще приятнее и еще лучше. Душа требовала веселья. Они уже любили Малаху, как старшего брата, и признавали его авторитет. Однако лишь только тот сел поудобней, чтобы поведать им истинные тайны мира, только лишь, улыбаясь до ушей, раскрыл рот, только набрал в легкие воздуха, чтобы огорошить их первой тирадой, как за окнами раздался визг тормозов и напротив памятника остановилась огромная, как бронетранспортер, машина и в кабак влетели кайманы.

– Морды в стол! – заорали они, угрожающе поводя оружием. – И молчать!

Были они одеты по всей форме: в бронежилетах, с накладками на плечах и в касках с масками. А в руках у них были самые настоящие «плазматроны». Ого, с этим не поспоришь, только и подумал Костя, краем глаза следя за ними. Двое остались стоять в дверях, ощупывая зал «плазматронами», а двое других, высоких и сильных, пошли между столиками, бесцеремонно хватая людей за волосы. Костя украдкой бросил взгляд в угол, где должны были находиться белые пронзительные глаза, но их и след простыл.

В кабаке наступила гробовая тишина. Слышно было, как жужжат мухи, ударяясь в стекла. Малаха испугался не меньше других. Правда, он успел пробормотать: «Едрить твою налево…» – но сидел пригнув голову, словно ему за шиворот положили гадюку и он ждал, когда она его укусит.

Кайманы, шаря глазами по сидящим, прошли до крайнего столика, «тулка» в углу их не заинтересовала, развернулись и направились в другую часть зала. Там они кого-то схватили и потащили к выходу. Человек кричал:

– Это не я!!! Это не я!!! – и цеплялся и за людей, и за мебель.

От него шарахались, как от чумного, прятали глаза и старались не смотреть в его сторону. Пару раз его саданули по голове прикладом и вытащили на улицу уже без сознания. Но дотащить до машины не успели. Откуда-то сбоку, Костя не разглядел, ударила длинная струя дыма, на конце которого промелькнула тень, и машина скрылась в огненном шаре. Взрыв был такой силы, что задний мост оторвало и откинуло к памятнику. Окна в кабаке разлетелись вдребезги, и в зал посыпались осколки. А потом на улице поднялась бешеная стрельба. В кайманов били из «калашей», а они отстреливались из «плазматронов». Но, видать, нападение было столь неожиданным, что кайманы не сразу опомнились, огонь их был хаотичен и редок. Из четверых, которые вошли в кабак, двое были тут же убиты, а двое ранены. Они бросили человека, которого тащили, прямо под окном, в которое смотрел Костя, и попытались убежать, но попали под перекрестный огонь и со стороны набережной, там, где стояла круглая беседка, и со стороны трехэтажного здания с колоннами и были убиты, не добежав до памятника. Интересно, подумал Костя, знают ли повстанцы, что кайманы оживают? А если знают, то почему не добивают? Я бы добил. Пулемет, который лупил короткими очередями из беседки, перенес огонь на улицу, ведущую в верхнюю часть города. Оттуда слышалась ответная стрельба из всех видов стрелкового оружия, и периодически в разных концах площади вспыхивали и гасли зеленоватые ударные волны от «плазматронов». Все это Костя разглядел в выбитое окно, совершенно не слыша, как его истошно кличут:

– Костя! Костя! Бежим! Бежим!

А он знай себе сидел, развесив уши. К человеку, которого вытащили из кабака, подскочили трое и унесли прочь. И только после этого Костя услышал отчаянный крик Чебота:

– Костя, уходим! Костя, делаем ноги!

Он оглянулся, как во сне: вот по стене кабака черканула очередь из крупнокалиберного пулемета: «Бум-бум-бум…» Было видно, как каждая пуля оставляет после себя маленький фонтанчик пыли, они визжали, ударяясь рикошетом в бутылки, и в зеркала, и в окна, в которых еще остались стекла. Вот сосед через два столика схватился за голову и упал как подкошенный, вот в памятник попала плазменная струя, и он развалился на части.

Где-то я уже это видел, подумал Костя, словно в другой жизни, к нам уже приходил Малаха и поил нас самогоном, а потом началась стрельба.

– Костя! – Кто-то дернул его что есть силы за рукав куртки, благо она оказалась крепкой, и он побежал, прихватив сидор и механически переставляя ноги.

Телепень, размазывая чужую кровь по лицу, обиженно твердил:

– Чего? Чего ты? Мы тебя зовем… зовем… я уже думал, тебя убило…

Чебот, свирепо вращая глазами, ждал их у выхода из кухни, но почему-то присел и озирался, как загнанный зверь. Здоровяка Малахи с ними уже не было. Костя почувствовал, что пьян как сапожник.

Они выскочили вслед за последним посетителем кабака, с трудом вписавшись в дверной проем, и понеслись куда глаза глядят. Казалось, что стреляют со всех сторон. Пули то и дело чиркали о стволы деревьев и рикошетили во все стороны. Воздух прочерчивали зеленоватые струи «плазматронов». На заросших газонах в кустах парка лежали убитые и раненые. Трудно было понять, кто и откуда ведет огонь. Внезапно стрельба сделалась такой плотной, что Чебот в ужасе пополз назад, но крыша кабака вспухла, как картонная, и из-под нее ударило пламя. После этого только и осталось, что пахать землю носом и кланяться каждому пеньку.

В этот момент перед ними на канализационном люке словно сама собой откинулась крышка, и человек с теми пронзительно-острыми глазами, который рассматривал их в зале, крикнул:

– Лезьте сюда! – И махнул рукой.

Костя не заставил себя долго ждать. Он понял, что другого выхода нет, что рано или поздно их здесь подстрелят, как куропаток, и что в таком положении вербовщик им не то что не страшен, а даже полезен, и первым сиганул в люк. Следом за ним мешком, едва не сломав себе шею, бухнулся Чебот, а уже за ним, несмотря на габариты, ужом проскочил Телепень с выпученными от страха глазами. Зубы у него лязгнули, как старый ржавый капкан.

– Мать моя женщина! – стал причитать он на все лады, мол, занесла меня нелегкая в далекие края. – Это все ты виноват! – высказал он Косте. В этот момент он, должно быть, и пожалел, что поддался искушению увидеть областной центр.