— Не правда ли, сударь? — спросил Роже.

— Да, я тоже так думаю, — ответил незнакомец.

— А когда выполют траву, которой порос двор…

— Когда заново покрасят двери и ставни…

— Когда днем вид тут будут оживлять красивые экипажи и чистокровные лошади…

— А ночью все будет освещено множеством огней…

— Тогда, ей-богу, у меня будет один из самых великолепных особняков в Париже, — закончил Роже.

— Виноват, сударь, — возразил незнакомец, — вы хотели сказать, что у меня будет один из самых великолепных особняков в Париже.

— Нет, я сказал не «у вас», а «у меня».

— Но кто вы, собственно, такой?

— Я кузен виконта де Бузнуа.

— А я, милостивый государь, его пасынок.

— Как? Стало быть, вы индус?

— А вы провинциал?

— Милостивый государь, — резко сказал Роже, — вы выражаетесь неучтиво; я и в самом деле приехал из провинции, но это вовсе не означает, что я провинциал: я друг маркиза де Кретте, виконта д'Эрбиньи, шевалье де Кло-Рено и не далее, как вчера, трижды ранил шпагой некоего венгерского магната, который не вам чета.

— Что вы хотите этим сказать, сударь?

— Я хочу этим сказать, сударь, — продолжал Роже, — что коль скоро мы по счастливой случайности встретились, я имею честь сделать вам небольшое предложение.

— Речь идет о полюбовной сделке?

— Вот именно, сударь.

— Что же вы предлагаете? Говорите.

— Видите ли, суд человеческий — вещь всегда сомнительная, а потому я и предлагаю поручить судьбу нашей тяжбы божьему суду, как поступали в старину рыцари; давайте встретимся вдвоем позади монастыря Дев святого причастия.

— Стало быть, дуэль?! — воскликнул индус, становясь из оранжево-желтого бледно-желтым.

— Коли вы меня убьете, — отвечал Роже, — особняк ваш, и никто этого оспаривать не станет. Если же я убью вас, не нужна будет никакая тяжба.

— Благодарю покорно, сударь, — ответил индус, отступая тс своему экипажу. — Я уверен, что выиграю тяжбу, но отнюдь не уверен, что смогу первый нанести вам удар шпагой, а посему, с вашего соизволения, давайте-ка лучше положимся на суд человеческий.

Индус уселся в карету, захлопнул все дверцы и опустил стекла, после чего лошади помчались во весь опор.

— Черт побери! — вырвалось у Роже. — Да он, видать, оригинал.

И шевалье пошел дальше, чтобы оставить свою визитную карточку в приемной г-на Коллинского, который еще не умер, и в приемной графа Горкаюна, который для человека в его положении чувствовал себя вполне сносно.

Затем Роже поспешил в особняк де Кретте, чтобы узнать, нет ли каких новостей; он подробно рассказал своему другу о встрече и о разговоре с индусом.

Маркиз все еще жестоко страдал от боли в запястье, что не помешало ему уже с утра сделать два или три визита, дабы ввести в заблуждение досужих людей, прослышавших о том, будто он дрался на поединке и был ранен. Такая предосторожность была отнюдь не лишней, ибо происходившая накануне дуэль наделала много шуму; но так как никого из ее участников не удалось задержать на месте, а оба мертвеца хранили самое глубокое молчание, то неприятностей ни для кого не воспоследовало.

Поэтому ничто не мешало маркизу заняться тяжбой шевалье и нанести вместе с ним несколько деловых визитов.

Разбирать тяжбу поручили трем судьям и судебному советнику, составлявшему подробный доклад по делу.

Маркиз и шевалье решили прежде всего посетить судей.

То были превеликие оригиналы, и у каждого из них имелся свой любимец: один судья обожал кошку, другой — обезьяну, третий — попугая. Шевалье выказал необычайную любезность ко всем трем служителям Фемиды, а маркиз — не меньшее внимание к милым их сердцу тварям; однако как только посетители пытались завести речь о деле, хозяева тут же давали им понять, что предпочитают беседовать о чем-либо другом.

А советник, готовивший доклад по делу, оказался столь суровым пуританином, что и вообще не захотел принять посетителей.

— Черт побери! — воскликнул маркиз. — Мне кажется это весьма дурным предзнаменованием, шевалье.

Между тем в один прекрасный день стало известно, что дело наконец затребовано в суд. Прошло уже два месяца, да, ровно два месяца понадобилось для того, чтобы должным образом составить все нужные бумаги, пополнить опись имущества, изучить претензии и права тяжущихся сторон. Все это время Роже обдумывал, не лучше ли ему пойти на мировую с сыном индианки. Однако маркиз де Кретте воспротивился любым попыткам такого рода, поскольку индус всюду громогласно заявлял, что дело его верное и что он представит суду бесспорные доказательства своих прав на наследство, познакомившись с коими господа д'Ангилемы, и отец и сын, будут вынуждены с позором отказаться от всех своих притязаний.

А пока что разбирательство тяжбы происходило с обычной медлительностью: ведь богиня правосудия не только слепа, но и колченога. Всякий раз, отправляясь во Дворец правосудия, шевалье испытывал тягостное чувство. И все же каждую неделю можно было увидеть его карету, вернее, карету маркиза де Кретте, вблизи главного здания суда или возле одного из его флигелей. Обычно это происходило на другой день после получения очередного послания от барона, который исправно писал сыну каждые семь дней.

Не будь Роже близким приятелем маркиза де Кретте, в чьем лице он обрел сразу друга, банкира и советчика, ему бы, возможно, пришлось просить пощады у сына индианки, ибо тот вел борьбу, не стесняясь в деньгах.

Надо сказать, что сильнее всего терзала шевалье мысль о злосчастной бумаге, будто бы подтверждавшей бесспорные права индуса. А барон д'Ангилем в каждом новом письме сына находил новый повод для тревоги и вовсе лишился сна.

«Постарайся во что бы то ни стало дознаться, — постоянно писал он Роже, — что представляет собою эта пресловутая бумага: обычное завещание, субституцию или же дарственную».

Роже изо всех сил старался это узнать, но тщетно.

Он собрал военный совет, состоявший из маркиза де Кретте, д'Эрбиньи, де Кло-Рено и де Шастлю, дабы решить, что же делать дальше. Кто-то указал ему на некоего Вельера, тот брался за всякого рода трудные и щекотливые дела: добывал сведения о тщательно запрятанных бумагах, обследовал прочно запертые несгораемые ящики и даже похищал нужные акты и документы. Легко понять, что речь шла не о том, чтобы выкрасть бумагу у противной стороны, а лишь о том, чтобы снять с нее копию, дабы стряпчим Роже легче было ее оспорить. Однако совет, состоявший из дворян, единодушно отверг такую попытку, как бесчестную.

Однажды виконт д'Эрбиньи, казалось, нашел способ все уладить. Проходя вблизи ворот Конферанс, он увидел в экипаже мужчину и по описаниям Роже сразу же узнал в нем индуса: тот ехал с женщиной, которая некогда была любовницей самого д'Эрбиньи, а ныне, видимо, находилась в близких отношениях с противником шевалье. На правах преданного друга д'Эрбиньи решил, что теперь самое подходящее время покончить с тяжбой, поглощавшей состояние д'Ангилемов и лишавшей покоя все это почтенное семейство.