Отчаяние и вина выжигают мне глаза. Как мне с этим примириться? 

Телефон я нахожу брошенным на диване. Пальцы ходят ходуном, и мне с трудом удается набить в поиске «Больницы Москвы». Когда интернет щедро выдает мне бесконечный список адресов, я начинаю тихо скулить. Я потрачу на звонки полдня, а мне нужно прямо сейчас.

В голове неожиданно перещелкивает и дальнейший план рождается за секунду. Я погорюю позже, а сейчас мне нужно действовать. Разве есть у меня выбор? Нет. Я просто знаю, что должна попасть к нему, и неважно, какова будет цена.

Я натягиваю толстовку, волосы забираю в хвост. В кармане одной из сумок лежат все мои деньги: евро, которые вернула Лариса, и еще рубли, те, что я не успела поменять. Я запихиваю их в рюкзак и вызываю такси. Я к нему попаду, чего бы мне это не стоило.

Заслышав шум шагов, Михаил отрывает глаза от монитора и снимает очки. Он плохо видит вблизи, и я даже подобрала ему комплекс упражнений для тренировки зрения, но он им, кажется, не пользуется.

— Михаил, скажите мне, в какой больнице лежит Булат. — От его сочувственного взгляда, моя боевая решимость дает сбой и на глаза наворачиваются слезы. — Поймите, мне надо. Ваш племянник отвозил его друга в больницу, значит, он знает, где. 

— Так я бы и рад, но ведь не могу, — Михаил трет переносицу и прячет глаза. 

Он боится. Знает, что мы не вместе и боится, что ему за это попадет.

Я лезу в сумку и выкладываю на стол пачки евро. От эмоций голос начинает дребезжать, а жжение в носу нарастает с каждой секундой.

— Вот. Возьмите, пожалуйста… Здесь двести тысяч. Двести восемь, вернее. Вы только скажите мне, где лежит Булат. Клянусь, я не скажу, откуда узнала. Мне надо, понимаете? Я его люблю.

Михаил непонимающе хлопает глазами, разглядывая горку купюр, и его лицо все больше пунцовеет. Я не свожу с него глаз, мысленно умоляя сказать мне. Если Булат умрет, мне ничего больше не нужно.

— Не надо вот это все… — бормочет он, нахмурившись, и отодвигает деньги. — Клиника на Маяковской, недалеко от станции метро. Адрес точный не знаю… Найдете.

— Спасибо… — сдавленно выдыхаю я, и едва не сбиваю монитор, когда тянусь через стол, чтобы его обнять. Какой он, а, Михаил. Настоящий друг.

В такси я, наконец, даю волю эмоциям: сгибаюсь в две погибели и, закрыв лицо ладонями, начинаю беззвучно реветь. Теперь, когда я получила нужную информацию, нервы, собранные в комок, расслабились. Пусть с ним не случится ничего страшного. Пусть он меня дождется и тогда все обязательно будет хорошо.

Дорогой выясняется, что вблизи метро Маяковская есть всего две больницы, одна из которых частная. Водитель предполагает, что после аварии пострадавшего привезут в государственную, но я, сама не зная почему, настаиваю на второй. 

То, чтобы мы приехали правильно, я убеждаюсь, едва мы останавливаемся у входа: у клиники презентабельный фасад, а вдоль дороги припаркованы сплошь Ауди и Мерседесы. Булат точно лежит здесь.

— Простите, — я стараюсь не говорить быстро и сбивчиво, чтобы не сердить девушку за стеклом ресепшена. — Сегодня к вам поступил мой… парень… Каримов Булат. Подскажите, как я могу к нему попасть?

Я сжимаю вспотевшие ладони в кулаки и жду. Пусть он будет здесь. Клиника выглядит дорогой, значит, и врачи здесь хорошие и ему наверняка помогут.

— Секунду… — наманикюренные пальцы начинают быстро порхать по клавиатуре, идеально попадая в такт ударам сердца, готовому выпрыгнуть из грудной клетки. — Да, он здесь. Но, боюсь, пройти к нему нельзя. Он в реанимации.

Я прикусываю губу, чтобы заглушить рвущийся всхлип. Реанимация — это плохо. Я знаю это, потому что муж тети Гали лежал в реанимации после инсульта. Он там умер.

— И что мне сейчас делать? — хриплю, уставившись в родинку на ее щеке. 

— Вам нужен его врач, но Сергей Валерьевич, боюсь, не скоро освободится. 

— Я подожду. Где я могу его найти?

— Четвертый этаж. Я оформлю вам разовый пропуск. Спросите на посту Казарина Сергея Валерьевича. 

В любой другой раз я бы улыбнулась девушке в благодарность за помощь и отзывчивость, но сейчас меня хватает лишь на глухое «спасибо». 

«Четвертый этаж. Казарин Сергей Валерьевич», — беззвучно повторяю драгоценную информацию, пока быстрым шагом иду к лифту. 

— Доктор сейчас на операции, — сообщает мне темноволосая девушка в голубой медицинской форме, сидящая за стойкой. — Какой у вас вопрос?

— Мой парень, Каримов Булат, находится в реанимации после аварии, — Для себя я решила, что сейчас ложь о наших отношениях никому не повредит. — Мне нужно знать, как он, и когда я смогу ее увидеть.

— В реанимации он пробудет не меньше суток, поэтому сегодня вы к нему не попадете. — Я могу передать ваш номер Сергею Валерьевичу, и он наберет вам, как освободится.

Поехать домой сейчас, зная, что в десятке метров от меня Булат, возможно, борется за свою жизнь? Как можно?

Я мотаю головой и, обняв себя руками, иду к креслам возле стены. Я буду ждать столько, сколько нужно.

«Столько, сколько нужно» занимает четыре часа. Четыре часа, которые я посвящаю импровизированным молитвам, в которых сулю Богу свое здоровье в обмен на то, чтобы с Булатом все было хорошо, и самобичеванию за собственные обидчивость и глупость. Воображение вновь играет против меня: я не могу вытряхнуть из головы картину мертвенно-бледного лица Булата, трубки, вогнанные в его тело, множественные кровоподтеки, как не могу избавиться от звука его прерывистого дыхания. Если с ним что-нибудь случится, я никогда себе не прощу.

Когда к стойке подходит высокий худощавый мужчина в повязке, и после того, как медсестра указывает ему на меня, я понимаю, что это и есть он: лечащий врач Булата. Стараясь не моргать, чтобы ни на секунду не терять его из вида, я сокращаю расстояние между нами. Если он такой занятой, вдруг снова уйдет.

— Здравствуйте. Я Тая… Таисия Володина, девушка Булата, — последние слова я говорю чуть громче, чтобы придать им правдоподобности. То же самое он мог услышать от Карины, но сейчас я об этом не думаю. Не до этого. — Пожалуйста, скажите, как он?

Взгляд у мужчины уставший, но смотрит он, тем не менее, внимательно. 

— Он стабилен. После операции еще сутки пробудет в реанимации под наблюдением, а потом его переведут в палату. Приезжайте завтра. Сегодня смысла ждать нет.

Я хватаю ртом воздух. Операция. У него была операция, значит, авария была серьезной.

— Скажите... — я набираюсь мужества, чтобы произнести нужное слово: — Он ведь не умрет?

На лице врача появляется подобие улыбки, которая для меня сравнима с вышедшим из-за туч солнцем.

— Нет, он не умрет. Большая кровопотеря, но это поправимо. Жизненно важные органы не пострадали.