—Мам, всё хорошо уже, не надо вам панику наводить. Нас… нас временно расселили, дальше будут решать, что делать с нами. Никто не пострадал! Это ведь самое важное…

—И слава богу, что никто не пострадал! Я и так едва держусь, с ума тут скоро сойду.

На мгновение так тепло становится. Кажется, не может эта женщина, которая так волнуется обо мне, быть жестокой. Ну как такое вообще можно представить?

—Мама, успокойся,— прошу, но мой голос тонет в новой порции её причитаний.

—Мы с отцом выезжаем, срочно!— обуздав истерику, мама становится разумнее.

Я сижу на краю кровати, ковыряю пальцем угол полотенца, которое любезно выделил для меня Демид, и смотрю на свои колени. На них капли воды, а ещё мурашки. От одной мысли, что родители завтра будут здесь дурно.

—Не знаю, где эти гады вас расселили, но сейчас ты едешь к тёте Нине,— распоряжается мама, а я закатываю глаза. В носу щиплет из-за воображаемого аромата, который насквозь пропитал квартиру нашей дальней родственницы.— А нет! К ней же нельзя. Как же я забыть могла…

—Как жаль,— нагло вру. На самом деле мне всё равно, к тёте Нине я всё равно ни за что по своей воле не поехала.

Но мама не замечает издёвки, продолжает:

—У неё же жильцы наконец появились,— грустит.— Два замечательных мальчика-студента. Ехать тебе туда ночью исключено.

И правда. Они ведь сразу на меня набросятся, как голодные волки.

Ох, знала бы ты, мама, где я провожу эту ночь. Лопнула бы и, нарушив все законы физики, телепортировалась перед моим носом. Ой, что было бы, что было! Маленькая обидевшаяся злая девочка внутри меня хихикает от этой мысли и радостно хлопает в ладоши.

Мама ещё долго ругается в трубку, что я упустила такую квартиру, в которой уж точно никаких пожаров. Попутно руководит отцом и их сборами, я слушаю этот бесконечный поток слов и не могу придумать, как его остановить. Как заставить маму не приезжать? И возможно ли это, когда она так взвинчена. Её разрывает на части от кипучей энергии.

—Ночь на дворе, ужас какой. А моя девочка из-за этого пожара, что делать должна? На лавочке ночевать?— злится мама.

—Но нас же расселили, я ведь говорила. Ты меня не слышишь?

—Ой,— фыркает в трубку мама, а мне хочется щёку вытереть.— Всё я слышу, деловая ты моя. Но это не дело! Что это за временное жильё такое? Барак, наверное, какой-то? Очередной клоповник.

Обвожу взглядом красивую комнату, вспоминаю просторный двор и не сдерживаю улыбки.

—Это точно не клоповник.

—Ага, слышала я уже про общагу твою то же самое, а на деле, что оказалось?

Не сказать, что мама совсем уж ошибается, но всё-таки…

—Я так и знала, я чувствовала, что тебе не нужно ни в какой институт поступать. Но втемяшила себе в голову, не переубедить!

—Мама…

—Ничего не хочу слышать. Завтра мы с отцом приезжаем, и ты забираешь документы! Я тебя там одну не оставлю. Раньше я ещё кое-как мирилась с твоими фокусами, но после пожара? Нет уж.

Спина покрывается плёнкой липкого пота, сердце взволнованно стучит. Нет-нет-нет, только не это. Не сейчас!

—Ты не можешь, это неправильно,— пытаюсь достучаться до мамы, но мой голос слишком слабый, чтобы я могла докричаться до неё.

—Я могу, поверь. Ещё как могу!— пусть это невозможно, но я вижу хищный блеск в глазах мамы.— Да я в суд подам на эту шарашкину контору. А если бы кто-то погиб? Ярослава, если бы ты не смогла выбраться? Что было бы? У меня запасных детей нет.

—Ты права, я понимаю, но…

—Никаких «но»! Будут свои дети, всё поймёшь без слов и споров. Нокает она мне, ишь ты. Это нужно на своей шкуре испытать. Понять, что чувствует мать, когда узнаёт, что дом, в котором живёт её ребёнок, сгорел дотла. Да у меня волос седых теперь в три раза больше, сердце шалит…

Мама перечисляет свои вновь открывшиеся диагнозы, а я падаю спиной на кровать. Смотрю в потолок, считаю до десяти и обратно. Жду, когда мама выдохнется.

—В общем, мы с отцом выезжаем, завтра рано утром приедем к институту. Будь готова вернуться с нами домой.

И вешает трубку, а я больше всего на свете хочу оказаться сейчас в лесу, чтобы проораться.

* * *

Я сижу на кровати, скрестив ноги, а сна ни в одном глазу. Смотрю на экран телефона, пытаюсь читать. Нужно сделать хоть что-то, чтобы не чувствовать это сосущее разочарование. Оно, словно клещ, впилось в меня, никак не хочет отпустить.

Я никуда с мамой не поеду. Мне не пять лет, я не обязана слушаться и делать всё, что взбредёт в её голову. Это так не работает. Но что будет, когда они приедут завтра? Трудный разговор? Обязательно. Скандал? Непременно.

Я знаю её отлично. Мама пойдёт ругаться в деканат, устроит там разнос всем и каждому, будет угрожать. Опозорит меня! Сделает посмешищем.

Однажды она уже разрушила мою жизнь, хотя целилась в других людей. Но меня зацепило.

Чем руководствовалась, распуская слухи? Не знаю. Была же у неё какая-то цель? Или я слишком наивная?

В общем, утром меня ждёт настоящий концерт без заявок.

Шмыгаю носом. То, что папа всегда на стороне мамы, хоть и корчит из себя главу семейства, ранит.Почему он такой? Слабый перед её натиском?

Я пыталась до него дозвониться, но он даже трубку не взял. Испугался, что попрошу за себя вступиться? Потребую вспомнить, что он мне вообще-то отец, а не чужой дядька? Буду плакать и умолять? Не знаю, но папа предпочёт проигнорировать. Ведь так проще, да?

Очередное разочарование, и их что-то многовато для меня.

Спрыгиваю с кровати, вешаю на батарею почти высохшее полотенце, надеваю платье. Мне нужно выпить воды, прогуляться во дворе, сделать хоть что-то, чтобы не сойти с ума и хотя бы попытаться найти равновесие.

В коридоре тихо. Я прикрываю за собой дверь. Как преступница, крадусь вниз по лестнице, вздрагиваю от скрипа одной из ступенек. Звук оглушает, и, схватившись за прохладное дерево перил, замираю. Глупость какая-то! Испугаться такой ерунды! Но я слишком взвинчена, чтобы вести себя адекватно.

—Ты чего не спишь?— голос Демида таким громким кажется.

На месте подпрыгиваю, едва не заорав от ужаса.

—Напугал, блин!— меня трясёт, будто температура поднялась.— Что за привычка на людей выпрыгивать?!

Демид щёлкает выключателем, холл озаряется десятком потолочных светильников, ерошит волосы на затылке. На нём спортивные брюки, низко сидящие на бёдрах и… ничего кроме. Голый торс, голые ступни.

Не знаю, куда глаза деть, а Лавров наслаждается моим замешательством. Складывает руки на груди, и кажется, что от лишнего движения штаны просто слетят и откроют то, на что приличные девушки не пялятся.