Вот Барак и лавировал, как мог, терпел насмешки и прямые оскорбления, игнорировал свой падающий рейтинг, искал выход из положения. Но в глубине души знал, что втянут в игру, в которой не может быть победителя.

Ему, баловню судьбы, с легкостью преодолевавшему все барьеры на пути к вершине, трудно было смириться с тем, что кончилось время побед. Он посерел, осунулся. Ему, и раньше-то не считавшемуся хорошим оратором, все труднее давались публичные выступления.

Как впавший в состояние транса игрок упрямо делает ставки на полюбившуюся ему цифру, хотя все время проигрывает, так и Барак, поставивший все на «мирный процесс», верил, что удача ему в конце концов улыбнется. Он обещал народу умиротворение и спешил, не замечая, что творится вокруг.

Истончилась и стала эфемерной правительственная коалиция. Партнеры предали его и удрали с обреченного корабля. В кнессете он давно уже появлялся, как в стане злейших врагов. Даже в цитадели Аводы зрело недовольство лидером из-за непонятных его политических зигзагов.

Барак же, несмотря ни на что, продолжал надеяться на соглашение с палестинцами. Лишь оно могло разрядить обстановку, открыть новые перспективы, развязать этот проклятый узел.

Присланное Леей Рабин письмо пришлось весьма кстати. Вдова Ицхака Рабина обратилась к Бараку с просьбой санкционировать поездку Шимона Переса в Газу на переговоры с Арафатом.

«Эхуд, ты перевернул каждый камень в поисках мира, — написала Лея. — Переверни и этот».

И Барак решил: почему нет? Пусть едет. Хуже от этого не будет…

Перес отправился в Газу в ночь на первое ноября двухтысячного года в сопровождении начальника своей канцелярии Ави Гиля и адвоката Гилада Шера. Все трое хорошо знали Арафата и были ко всему готовы.

Арафат принял израильтян в своей канцелярии. После традиционного обмена любезностями пригласил на ужин. Потчуя гостей, произнес гневный монолог:

— Вы нас убиваете, вы нас душите. Вы хотите задействовать против нас самолеты, вы хотите уничтожить наши города. Вы готовите ликвидацию наших лидеров. У нас около трехсот убитых, восемь тысяч раненых. Треть из них останутся инвалидами на всю жизнь. Вы что, не понимаете, в каком аду мы живем?

Арафат почти кричал. Губы его дрожали сильнее обычного.

Попытки израильтян указать, что палестинцы все это затеяли сами, ни к чему не привели.

— Арафат, — жаловался Перес, — видит события совсем в ином свете, чем мы. Все, что делается или говорится израильтянами, воспринимается им искаженно, даже извращенно. Он убежден, что Израиль приступил к реализации своего плана по уничтожению национальных палестинских чаяний, начал против палестинского народа истребительную войну и вынудил палестинцев защищаться.

Казалось, разговаривать не о чем. Но Перес сказал Арафату:

— У нас сейчас неделя Рабина. Так давайте же почтим его память тем, что во имя всего уже достигнутого нами прекратим насилие и начнем разговаривать.

— Да разве я против? — удивился Арафат. — Но я ничего не могу поделать, пока мы каждый день хороним наших погибших. Дайте мне хоть день без похоронных процессий. И не ждите чудес. Интифада — это народное восстание, и я не могу прекратить его нажатием кнопки.

В конце концов Пересу удалось уломать своего напарника по Нобелевской премии. Арафат согласился выступить одновременно с Бараком и объявить прекращение огня. С таким соглашением вернулся Перес к Бараку, и премьер-министр его одобрил.

— Это, конечно, хорошо, Шимон, — сказал он. — Но ты ведь знаешь Арафата. Разве можно верить этому человеку? Как бы привезенное тобой соглашение не взорвалось нам прямо в лицо.

Именно это и произошло.

Палестинцы удовлетворились опубликованием короткой декларации в том смысле, что хоть Израиль и сам во всем виноват, но стрелять не надо. Это, мол, не отвечает сейчас палестинским интересам. Демонстрировать же, бросать камни и бутылки с горючей смесью — можно и даже желательно…

Но и это беззубое заявление без подписи Арафата даже не было опубликовано. Его сквозь зубы прочитал диктор палестинского телевидения.

Все. Больше к нему никто не возвращался.

А на территориях все пошло своим чередом.

Да и могло ли быть иначе? Дела зашли слишком далеко. Палестинцы платили за такое удовольствие, как интифада, очень высокую цену. Масса убитых и раненых. Полностью разрушенная экономика. Пятьдесят процентов безработных. Арафат, развязавший интифаду, не смог бы ее прекратить, даже если бы захотел.

Палестинцы ведь его спросили бы: «К чему тогда все это затевалось? Во имя чего мы перенесли такие страдания?»

Поэтому и провозгласил Арафат новое кредо: интифада будет продолжаться до тех пор, пока рука палестинского ребенка не водрузит над Аль-Аксой флаг независимого палестинского государства. Меньшего палестинцы просто не примут даже из рук обожаемого Абу Омара.

* * *

Барак умнее Арафата?

Конечно.

Барак интеллигентнее Арафата?

Это уж точно.

Арафат не интеллектуал, не полководец, не идеолог.

Он всего лишь общенациональный лидер.

А Барак — нет.

В этом и заключалась весьма существенная разница.

Да, Барак просчитался. Он хотел — нет, не мира — лишь глупцы желают невозможного, а соглашения, обеспечивающего нам спокойствие на продолжительный срок. Там видно будет, что делать дальше. Поэтому он и пошел навстречу палестинцам так далеко, как ни один из прежних израильских лидеров.

Но Арафат вел свою игру. Он воспринял уход ЦАХАЛа из Ливана, готовность Барака к компромиссу и разброд в израильском обществе как проявления слабости. И решил ускорить выполнение своего плана поэтапной ликвидации Израиля.

Основным стержнем политики является стратегия. Тактику можно менять в зависимости от обстоятельств. Стратегия же должна оставаться неизменной.

Арафат мастерски реализовывал этот постулат.

Выжав все возможное из соглашений Осло, получив из рук незадачливых кормчих «мирного процесса» оружие, которым палестинцы нас же убивают, укоренившись в Иудее, Самарии и Газе, создав собственную армию, Арафат изменил тактику. Перешел от дозированного насилия к насилию перманентному.

Изворотливость Арафата, его высокий порог выживаемости, его редкая интуиция, его цинизм, сочетающийся с трезвым расчетом, — все эти качества давно сделали палестинского лидера мастером политического слалома.

Тридцать пять лет изнурительной борьбы за его плечами. Тридцать пять лет он водил свой народ по пустыням изгнания. И если он сумел после больших и малых интриг и военных конфликтов остаться в живых и сохранить влияние, то лишь потому, что хорошо знал психологию не только своих врагов, но и своего народа.

Так во время войны в Персидском заливе, когда весь мир, включая и арабов, поднялся на Саддама Хусейна, Арафат оказался одним из немногих арабских лидеров, поддержавших «багдадского вора». И не из чувства симпатии к нему, а потому, что Саддам подкупил палестинцев своей угрозой обрушить на Израиль ракетные удары. Палестинцы молились на иракского диктатора, и Арафат сделал вид, что разделяет их чувства.