Ему пришлось долго расплачиваться за это. Саудовская Аравия лишила его дотаций. Его влияние в арабском мире упало почти до нуля. Ему грозила политическая смерть.

Он все это пережил. И если после Кэмп-Дэвида Арафат встал на военную тропу, то это потому, что предчувствовал, что взрыв на территориях был все равно неминуем. Арафат просто ускорил его, чтобы держать события под контролем.

За одну только неделю интифады он вернул утраченные позиции.

Еще бы! Он ведь объявил поход на Иерусалим под зеленым знаменем ислама, выпустил из тюрем хамасовских убийц и задействовал против Израиля своих камикадзе.

Что касается личной жизни Арафата, то, хотя уже в весьма преклонном возрасте, он женился и даже обзавелся ребенком — семьи у него нет. Друзей — тоже нет.

Какие друзья, какая семья могут быть у того, кто является живым воплощением национальной идеи?

Если мы поднимем его фотографии тридцатилетней давности, то увидим тот же френч, ту же куфию: Арафат ничего не меняет в своем облике, получившем законченную форму много лет назад. Сохранил он и свои волчьи повадки, с которыми сжился еще в те далекие годы, когда был не «политическим деятелем», а вожаком террористической стаи.

Он все не может освоиться с тем, что из главаря террористической группировки превратился фактически в главу государства — с флагом, гимном, армией, почтой, биржей, телевидением.

Переезд в 1994 году из Туниса в Газу дался ему нелегко.

Он не терпел одиночества, не выносил домашнего уюта.

Он постоянно находился в движении — привычка старого конспиратора. И он метался — из дома в дом, из Газы в Рамаллу, из Рамаллы в Бейт-Лехем, из страны в страну — до тех пор, пока Израиль не лишил его этой возможности.

В феврале 2001 года, во время выборов в Израиле, Арафат за один только месяц посетил 54 государства.

Сопровождавший его Саиб Арикат вспоминает: «Я с ног валился от усталости, а вождь, казалось, заряжался все новой и новой энергией от какого-то невидимого аккумулятора».

Арафат обожал экстремальные ситуации и страдал в периоды пусть даже относительного благополучия. Его жизненный тонус повышался, когда ему грозила опасность, когда он с героическим, как ему казалось, бесстрашием, почти в одиночестве, противостоял многочисленным врагам. Так было в бою при Караме, в дни «черного сентября», во время осады Бейрута и в ходе осады его канцелярии в Рамалле — уже при Шароне.

Арафат столь часто менял маски, но никто не знает его подлинного лица.

Маска героя — его самая любимая. Потому, быть может, что она по вкусу его народу. А про подлинное свое лицо он и сам забыл. Не было у него времени быть самим собой, да он в этом и не нуждался. Каждая маска как бы прирастала к его лицу, и он полностью вживался в новый образ.

«Палестинская революция — это я», — мог бы сказать он о себе, перефразируя слова Короля-Солнца. Он и террорист, и миротворец, и «президент Палестинского государства», и председатель ООП, и командир ФАТХа, и верховный главнокомандующий, и министр иностранных дел, ну и так далее. Все это можно выразить одним словом: он — вождь.

Он не терпел что-либо подписывать, ибо еще в начале своей террористической карьеры усвоил, что нельзя оставлять следов.

Многие помнят, как в начальный период интифады, во время парижских переговоров, он, в присутствии президента Франции и американского госсекретаря, вместо того чтобы поставить подпись под уже согласованным документом, вдруг швырнул авторучку и с воплем: «Американцы и израильтяне меня принуждают!» бросился к выходу. Мадлен Олбрайт с необычайным для ее тучности проворством кинулась за ним вдогонку с криком: «Закройте ворота! Не выпускайте его!»

Арафат — мастер устраивать скандалы подобного рода. Он считал, что это привлекает внимание мира к палестинской проблеме.

Палестинские арабы — сравнительно небольшая общность, не обретшая самостоятельного веса, зависимая от многих факторов, что заставляло Арафата крайне дорожить независимостью своей позиции. Больше всего он страшился превратиться в марионетку, в игрушку чьих-либо политических страстей и амбиций.

Ни Египет, ни Сирия, ни Арабская лига не могли навязать ему свою волю. Арафат выслушивал каждого, но всегда поступал по-своему.

Его любимый герой и образец для подражания — Нельсон Мандела. В свободные свои минуты Арафат любил порассуждать о величии этого человека, который в исключительно сложных условиях добился-таки своего. Изменил облик ЮАР и показал белым свой характер.

В арабском мире Арафат отводил себе роль не только главы палестинского национального движения. Его мечта стать новым Саладином, освободителем Иерусалима.

Отсюда страх Арафата перед любыми уступками. Израилю. Он боялся, что зайдет слишком далеко и арабы заклеймят его как предателя. Вместе с тем он понимал, что соглашение с Израилем — это историческая необходимость.

В этой двойственности — источник его трагических метаний между миром и войной, между страхом и надеждой.

Разведслужбы предупреждали, что Арафат может заключить любое соглашение, но выполнять будет лишь те его пункты, которые способствуют реализации дела всей его жизни. Арафат ведь никогда не скрывал, что его конечная цель заключается в создании независимого палестинского государства со столицей в Иерусалиме. Об остальном уж пусть позаботятся потомки.

Не было у нас Александра Македонского, чтобы разрубить гордиев узел израильско-палестинских проблем одним ударом.

Барак вот попробовал, а что вышло?

Арафат, оказавшийся, на наше несчастье, незаурядным политическим стратегом, занялся реализацией своего плана поэтапного уничтожения «очага сионистской заразы». И в этом направлении продвинулся так далеко, что не стол переговоров может спасти Израиль, а нож хирурга, который отсечет присосавшуюся к его организму палестинскую пиявку.

Необходимо размежеваться с палестинцами, установить четкие границы между двумя народами. У Израиля с ними не должно быть ничего общего.

Барак, предлагавший именно это, был прав.

Беда лишь в том, что Барак оказался в положении купеческого сынка, в короткий срок промотавшего отцовское наследство.

В долг ему уже не давали. Кредит доверия был исчерпан. Всего за полтора года и следа не осталось от огромной его популярности, потускнели связанные с ним надежды.

Он обещал мир — мы получили войну.

Он обещал безопасность — мы получили террор.

Он обещал быть премьер-министром для всех — а стал балластом даже для собственной партии.

Он обещал, что учащиеся иешив будут служить в армии наравне со всеми — и вступил в коалицию с ультраортодоксами, с чего и начались все его беды. И наши тоже.

Он обещал нам гражданские реформы и экономическое процветание.