так ничего хорошего, и этак. Но, мыслится мне, упыря тебе надо опасаться больше, чем ментов.

– Почему? – испуганно спросил Мишка.

– Святая простота! – театрально воскликнул Султан. – Да потому, что полицейские вынуждены законы соблюдать. А какие, спрашивается, законы у твоего упыря-заказчика? Никаких! Захочет и тебя рядышком положит с тем человечком, которого положил ты. И очень даже просто. Для пущего спокойствия, чтобы ты, значит, случайно чего не сболтнул.

– Так я ведь… я не собираюсь никому и ничего болтать! – воскликнул Мишка. – Это я только тебе… по дружбе!

– Мне признался – правильно сделал, – примирительно произнес Султан. – Я – могила. А только мертвый человек все равно надежнее живого. Потому что мертвые не болтают. Они, понимаешь ли, молчат, как тот мужичок, которого ты укокошил. Он-то теперь уже ничего не скажет.

– Так что же мне делать? – казалось, Мишка вот-вот расплачется.

– Да только одно! – убежденно произнес Султан. – Спрятаться под крылышко полиции, как бы парадоксально это ни звучало! Там-то этому упырю достать тебя будет сложновато.

– Это что же – все рассказать тому полковнику? – удивленно спросил Мишка.

– Ему или кому-то другому, неважно. Но мысль мою ты понял правильно. Рассказать, как дело было, и покаяться, обливаясь чистыми покаянными слезами.

– Так ведь это же… – ошарашенно произнес Кряк. – Это же мне надо будет рассказать и о том… о Воронове… который… да ведь иначе-то – никак!

– И что с того? – с деланым равнодушием пожал плечами Султан. – Ну, расскажи…

– Так ведь его тоже, наверно, посадят!

– Ну, так что же, посадят, и хорошо! Тогда-то ему точно будет не до тебя. Для таких, как он, своя шкура куда как дороже чьей бы то ни было. Уж я-то знаю. Доводилось мне общаться с такими людьми и на воле, и в тюряге. Так что вот тебе мой дружеский совет: упади ментам в ноги – и покайся. В тюрьму, конечно, ты все равно пойдешь, но, во-первых, будешь цел, во-вторых, сядешь на меньший срок, а в-третьих – что ее бояться, тюрьмы-то? Живут люди и там. Вот у меня, к примеру, целых пять ходок, и что? Как видишь, жив, здоров, весел, богат, скоро опять буду на свободе.

Султан встал, потянулся, прошелся по камере и громким фальшивым голосом пропел: «Не дождалась меня маруха, отвергла враз мою любовь!» Это был условный знак, обозначавший, что Султан свое дело сделал, все, что требовалось, у Мишки выведал, наставил его на путь истинный, а значит, пора его, Султана, из камеры вынимать. Отпускать на волю, иначе говоря.

30

… – Вот такая, стало быть, история с продолжением, – подытожил свой рассказ Султан. – Карта сдана, у нас козыри, а у того, кто напротив, сплошная шваль. Нечем ему играть, а блефовать он не умеет. Одним словом, селянин! Не нам, графьям, чета!

– Думаешь, начнет колоться? – спросил Вахитов.

– А то! С этим Кряком дело ясное. Расколется, как грецкий орех. Будет умолять, чтоб его выслушали. Другое дело – этот упырь. Ну, который заказчик… Вот с ним-то, думаю, вам придется повозиться. Ведь прямого-то заказа на убийство не было. И в случае чего он станет утверждать, что этот Кряк просто неправильно его понял. Да и с оплатой скорбного труда Кряка не все так просто. Кто видел, как этот упырь с ним расплачивался? Никто. И поди докажи… Да и я не подкачу к такому-то. Разной мы с ним масти.

– Это точно, – согласился Гуров. – Тут придется подумать…

– Ну, думай, – улыбнулся Султан. – На то ты и полковник из Москвы. А я пойду. Если что, я к вашим услугам. За некоторое, так сказать, вознаграждение.

Вахитов сделал знак рукой – дескать, все я помню и все исполню в нужный срок. С тем и распрощались.

– Ну что, будешь добивать Мишку? – спросил Вахитов у Гурова.

– Успеется. Пускай посидит и помучится чувством глубокого раскаяния, – сказал Лев Иванович.

– У нас это называется так: яблочко должно дозреть и само упасть к ногам, – сказал Вахитов.

– Что-то в этом роде, – улыбнулся Гуров. – Короче, пускай посидит. А я на какое-то время отлучусь.

Отлучиться Гуров должен был на встречу с Крячко. Станислав уже был в городе и позвонил товарищу: так, мол, и так, я вернулся, встречай с фанфарами, нахожусь в той же самой гостинице, что и до отлета, и все так же по соседству с твоим номером.

Встретились, пожали друг другу руки, сели в кресла.

– Ну, рассказывай, – произнес Гуров. – Вначале – ты мне, а уж потом – я тебе.

– Рассказываю, – с готовностью согласился Крячко. – Знаешь ли ты, какую женщину я там встретил в этом самом Прокопьевске? Не женщина, а сладкая бездонная пропасть! Нырнуть бы в эту пропасть, закрыть глаза, и пропадай весь мир пропадом.

– Что ж не нырнул? – улыбнулся Гуров.

– Ну да, – подчеркнуто обиженным тоном произнес Крячко. – С тобой, пожалуй, нырнешь… А на кого бы я тебя оставил? Ведь ты же без меня пропадешь со своим идеализмом.

– Пропаду, – очень серьезно ответил Лев Иванович.

– Вот видишь… А женщина между тем удивительная. Никогда не встречал такой. Манящая загадка, а не женщина… И знаешь, кто она по жизни? Гражданская жена Пантелеева, чье убийство мы расследуем. Он, видишь ли, намеревался ее осыпать бриллиантами и укутать в меха. Оттого и подался в эту чертову Антонову Балку, рассчитывая там разбогатеть. А ей, вообрази, никакие бриллианты и меха и не нужны. Так она мне и сказала. Загадочная, в общем, женщина.

– Ну а кроме воспоминаний о той загадочной женщине ты что-нибудь еще привез? – спросил Гуров.

– Привез все, что сумел добыть непосильным трудом сыскаря, – ответил Крячко. – Вот протоколы допросов и прочая бумаженция. А теперь слушай, что я поведаю тебе на словах…

И Крячко рассказал о результатах своей поездки в Прокопьевск.

– Действительно, мелодрама, – подытожил Гуров, когда Станислав умолк. – Сколько лет сталкиваюсь с чужими смертями, а не могу привыкнуть к тому, насколько все они разнообразны.

– А и не надо привыкать, – сказал Крячко. – Потому что привыкнуть означает перестать замечать это разнообразие. И тогда очень скоро превратишься в этакого полицейского сухаря, можно сказать, киборга без чувств и эмоций. Не знаю, как ты, а я к своим эмоциям отношусь трепетно.

– Теперь ты послушай о моих достижениях…

Рассказ Гурова длился недолго. Когда он закончил, Крячко сказал:

– Ну, с этим Мишкой и вправду все ясно. А вот что ты будешь делать с Вороновым? И второй вопрос: что теперь делать мне? Я-то получаюсь вроде как бы не при делах.

– Как же, размечтался. Он, видите ли, не при делах. Пока отсыпайся, а вечером будем строить планы относительно Вороновых.