–  Приношу свои извинения, сударыня, но у меня предписание о вашем аресте и обыске в вашей квартире. – Околоточный надзиратель оглянулся на двух полицейских, стоящих за его спиной. – Разрешите войти?

–  А у меня есть выбор? – произнесла с сарказмом Вронская, отчего надзирателю стало еще более неловко.

–  К сожалению, нет, мадемуазель, – ответил Прихожанкин. – Уже все решено.

–  Что ж, входите.

Милостивое разрешение, царственный поворот головы, независимая походка...

«Черта лысого мы что-нибудь найдем у такой фифочки», – пронеслась в надзирательской голове мысль.

Так оно и случилось. Действительно, в доме у Екатерины Васильевны ничего не нашли: в смысле, бумаг и документов. Господин помощник полицеймейстера, правда, не уточнял, какие именно бумаги они будут искать, но в доме госпожи Вронской они не нашли вообще никаких бумаг, кроме нескольких черновиков писем родственникам. Прихватив их на всякий случай, околоточный надзиратель отпустил полицейских, взял извозчика и препроводил арестованную даму в управу Второй полицейской части. Там ее продержали в коридоре около часа, специально, для профилактики, так сказать, – чтобы заставить поволноваться, и уж потом ее принял сам господин полицеймейстер. Говорил он с ней около четверти часа, после чего нервически вызвал дежурного офицера и велел препроводить к следователю Боборыкину, двоюродному брату известного писателя-романиста.

–  После дознания в камеру ее! Пусть подышит тюремным духом, авось посговорчивее станет! – крикнул он раздраженно вслед дежурному офицеру. Это означало, что поговорить по душам полицеймейстеру с арестованной не удалось, и она, как говорят полицейские дознаватели, «не раскололась».

«Колоть» ее назначалось теперь опытнейшему следователю управы Вячеславу Игоревичу Боборыкину, надворному советнику, отправившему на каторгу не одного крупного злоумышленника.

Первое, что сделал надворный советник Боборыкин, когда в его кабинет привели Вронскую, так это улыбнулся: широко и добродушно, как старинной знакомой. А потом сразу предложил присесть, что случалось не со всеми подследственными, включая женщин. Затем велел принести себе и его «гостье», как он выразился, чаю, и только потом приступил к дознанию. Нет, простите, к беседе, как он сам сказал об этом Вронской.

–  А теперь, – произнес он, – давайте с вами побеседуем. – И любезно так откашлялся.

–  Давайте, – охотно согласилась Екатерина Васильевна, что вселило в душу надворного советника некоторую надежду на положительный и скорый исход расследования. А вместе с тем и на разные блага в виде продвижения по службе и прибавки жалованья. Такое случается довольно часто, когда запутанное и коварное дело раскрывается с помощью грамотно проведенного дознания.

–  Итак, – Вячеслав Игоревич улыбнулся еще шире и добродушней, – вы понимаете, Екатерина Васильевна, почему вы здесь?

–  Нет. – Кити обворожительно улыбнулась. – Надеюсь, вы мне это объясните, сударь? А то ваш начальник, господин полицеймейстер Федотов, говорил что-то про ограбление банка, но я из его объяснений ничегошеньки не поняла.

–  Не поняли? – Надворный советник продолжал улыбаться, хотя настроение его несколько испортилось. «А с этой дамочкой, похоже, придется повозиться», – подумал Вячеслав Игоревич, глядя в чистые, без тени сомнения глаза Вронской. – Наверное, господин полицеймейстер куда-нибудь торопился, поэтому и не смог объяснить ваше положение более... как это поточнее выразиться... доходчиво, – такое вот словечко решил употребить Боборыкин.

–  А вы? – спросила Кити.

–  Что, я? – не понял надворный советник.

–  Вы никуда не торопитесь?

–  Нет, не тороплюсь, я полностью в вашем распоряжении, – ответил Боборыкин, а сам подумал: «Ой-ой! Видать, крепко мне придется повозиться с этой Вронской». Настроение продолжало снижаться. – И поэтому постараюсь просто и доходчиво объяснить вам ваше положение.

–  Я так рада. – Екатерина согласно кивнула хорошенькой головкой, поудобнее устроилась на стуле и подперла подбородок рукой, приготовившись слушать.

Увидев такую позу Вронской, Боборыкин опечалился совершенно, а его настроение упало до самой нижней отметки. Но виду, конечно, он не показал. Судя по всему, разговор с подозреваемой предстоял долгий и упорный. И не факт, что ее, как подозреваемую, удастся перевести в разряд подсудимых.

–  Итак, разъясняю, – обстоятельно начал надворный советник, – вы находитесь здесь в связи с подозрением в соучастии кражи секретных документов из сейфа Императорского Промышленного банка...

–  Простите, а кто подозревается в этом соучастии? – невинно сморгнула длинными ресницами Кити.

–  В первую очередь вы, госпожа Вронская, – ответил Боборыкин.

–  Я-а-а? – Недоумение казалось искренним. – Подозреваюсь за соучастие в краже?! Вы что-то путаете.

–  Мне не пристало путать, – как можно спокойнее и даже с легкой насмешкой ответил надворный советник.

–  Это какая-то ошибка!

–  Не думаю. – Боборыкин пошелестел бумагами и отыскал нужную. – У нас имеются показания управляющего банком господина Заславского, где он признается в изъятии документов из сейфа банка по вашей, госпожа Вронская, указке.

–  Указке? – Бровки Екатерины Васильевны взлетели вверх. – А он что, мальчик несмышленый?

–  Ага, – заметно повеселел Боборыкин. – Значит, вы признаете, что это по вашей просьбе господин Борис Яковлевич Заславский, управляющий Императорским Промышленным банком, вскрыл сейф и похитил секретные документы?

–  Ну что вы, конечно, не признаю, – мгновенно последовал насмешливый ответ.

–  То есть?

–  То есть не признаю, что по моей просьбе господин Заславский похитил какие-то там документы. Просто не было никакой просьбы, – спокойно произнесла Вронская.

–  И, конечно, никаких документов он вам не передавал, и вы их не прятали? – с большой ехидцей спросил Боборыкин.

–  Конечно, не передавал и не прятала, – как само собой разумеющееся ответила Кити.

–  Сла-а-авненько, – протянул надворный советник. – Выходит, вы в этом деле ни сном ни духом?

–  Вот, – встрепенулась Вронская, – в самую точку попали: ни сном ни духом, господин следователь.

–  И Борис Яковлевич Заславский вам не знаком? – спросил Боборыкин вкрадчиво, надеясь на отрицательный ответ, чтобы тотчас уличить Вронскую во лжи.

–  А вот тут я должна вам признаться, – лицо Кити приняло вдруг строгое и весьма печальное выражение, – что с господином Заславским, Борисом Яковлевичем, я знакома. И хорошо знакома, даже слишком.