И не вздумай финтить, Полтораев. Некоторые уже пробовали, и для всех это плохо кончалось. Если б ты еще знал, насколько иной раз плохо!..

(Ах, знал он, знал!)

…Не явишься в назначенное время – будем считать за финтеж. Не притащишь целиком все, что причитается, и станешь обещаниями кормить – последствия те же. Предупреждаем потому, что были уже такие "обещалкины" на нашем веку, царствие им небесное.

Надеемся, что ты умный, Полтораев, поэтому сам уже уразумел, что с нами можно, а чего нельзя.

В общем, до завтрева!

ЛУКА

Под этим следовала приписка, сделанная уже другим почерком:

Полтораев!

И по нашей бедности капустки квашеной захвати. За быстроту нашу такой с тебя магарыч.

Да смотри не скупердяйничай, хорошей капустки-то купи, чтоб не тухлая. Кила эдак полтора, коли уж фамилия у тебя такая – Полтораев.

ФОМА

Несмотря на свой томивший память давний ужас перед этими двоими и на почти полную безнадежность своего положения, Виктор Арнольдович, прочитав приписку, не смог не усмехнуться. В довесок к двум мешкам с драгоценными камнями они еще трогательно желали всего-навсего капустки "полтора кила".

Однако – неужели им действительно удалось вызволить "Ф"? Всего в три дня они сделали то, на что он, Виктор Арнольдович, безрезультатно потратил почти тридцать лет! Против каждых его десяти лет – всего по одному дню! Могущество короля нищих и императора помоек поистине не знало границ. И вот за эту быстроту они просили не больше чем "полтора кила" квашеной капусты!..

Только зачем ему теперь "Ф", когда и Ордена уже по существу нет? Да и был бы Орден – все равно пустое: мешочка с камнями тоже нет. Эти "полтора кила" – единственное, на что он сейчас способен…

Его размышления прервал телефонный звонок. Серебряков взял трубку уже с опаской, ни на что хорошее, по правде говоря, не рассчитывая.

Звонил Эдуард Сидорович, тот самый тройной агент. На сей раз этот всегда невозмутимый с виду джентльмен был почти в истерике.

— Что происходит?! — срывающимся на фальцет голосом воскликнул он. — Что за игры вы ведете?!

Виктор Арнольдович устало спросил:

— Вы о чем?

— И вы еще спрашиваете! — взвизгнул в трубку тройной агент. — Я только что узнал по своим каналам – убит Головчухин, убита Пчелка, убит Вьюн! И при этом вы изволите спрашивать!..

Да, каналы были у него надежные и быстрые, тут ничего не скажешь.

— Насчет Вьюна вы уверены? — перебив его, все-таки спросил Серебряков.

— А как же, если мне только что сообщили!

Виктор Арнольдович почувствовал приступ головной боли, которой не был подвержен никогда.

— Как это произошло? — спросил он.

— А то вы не знаете – когда не от кого другого как от вас ему позвонили!

Настал черед и Серебрякова воскликнуть:

— От меня?!

— Во всяком случае представились, что от вас. Мой человек его телефон прослушивал. Велели, чтобы на минутку вышел из подъезда… А у его двери уже висели оголенные провода под напряжением.

Серебряков проговорил:

— Поверьте, это не я…

Из-за беспомощности в голосе слова прозвучали, пожалуй, убедительно, по крайней мере, тройной агент, кажется, поверил ему.

— Ну, допустим, и не вы, — сказал он. — Все равно из-за ваших каких-то игр! И я в них участвовать не желаю! Вы не вправе от меня требовать! — снова в голосе его задребезжали истерические нотки. — Всё! Завтра же улетаю из Москвы! У меня срочная командировка в Амстердам! И не звоните мне больше никогда, слышите?!..

— Слышу, слышу, — сказал Серебряков. — Да улетайте вы куда душе угодно, только, ради Бога, не визжите мне в ухо, как баба.

Тем не менее тот взвизгнул напоследок:

— А если вы… если вы вдруг собираетесь меня шантажировать…

Виктор Арнольдович, не став дослушивать, положил трубку. Трусливый, истеричный тройной агент явно был для него потерян, но это было не главной его потерей за минувший злосчастный день.

Теперь от всей его армии оставался один только Афанасий. Серебряков всегда испытывал симпатию к этому забавному чудищу. Надо было хотя бы его спасти, покуда не добрался Колобуил, с такой стремительностью нынче наносивший смертельные удары. Виктор Арнольдович торопливо набрал номер психиатрической лечебницы и, представившись, спросил у дежурной, на месте ли больной из двадцать девятой палаты Афанасий Хведорук.

В лечебнице его знали как друга главврача, того самого профессора, что пристроил когда-то сюда Афанасия, поэтому дежурная весьма любезно пообещала, что посмотрит сейчас. Несколько минут она отсутствовала, потом сказала в трубку довольно обеспокоенно:

— В палате нет. И галоши его и ушанка пропали. Наверно, ушел куда-то… Хотя я тут, на проходе, все время сидела… Но вы же знаете, как он умеет просочиться… А может, где-то по клинике расхаживает? Вы еще подождите, я сейчас по туалетам поищу.

Мало надеясь на результат, Виктор Арнольдович все-таки взмолился:

— Поищите, девушка, поищите, пожалуйста!..

Вдруг густо пахнуло псиной из-за спины.

— Та щё мене шукать? — услышал он угрюмый голос. — Тута я, вот он, целый.

Он обернулся и увидел позади себя Афанасия все в тех же галошах на босу ногу, халате и треухе.

— Впрочем, благодарю вас, не надо, не ищите, — сказал он девушке и положил трубку. Затем обратился к Афанасию: — Давно ты тут?

— Та я уместе с вами у дверь прошел, товарищ Вихтер Арнольдьевич, — все так же угрюмо пробасил Афанасий. — Эхстрасенсорную наводку вам сделал – вы и не углядели, як я проскользнув.

— И где ж ты отсиживался? — несколько успокоенный, спросил Серебряков.

Голос у того стал смущенный:

— Обычно: у нужнике.

— А пришел зачем? Какие-нибудь новости?

Афанасий взглянул ошалело:

— Якие ще вам новости, Вихтер Арнольдьевич? Вже три у нас покойника – нешто мало?.. Ох, страху натерпевся!.. — Он стащил с головы ушанку и стал ею отирать выступивший на бугристом лбу пот.

На миг забыв, с кем он имеет дело, Серебряков удивился:

— Про покойников-то откуда знаешь?

— Як нэ знать… — снова смутился Афанасий. — Я ж – нэ судите, Вихтер Арнольдьевич – я ж к вам ще тогды эхстрасэнсорно подклучився. Щё вы бачили, то и я бачив, щё слухали, то и слухав… Пчелку жалко. Яка гарна дывчина была!.. Подумав: нэ як тэт бисов Кулубуил за менэ примется?.. Нэ, думаю, у Вихтера Арнольдьевича спокойнее буде, он же мнэ – як тата ридный…

Лучше бы он к Колобуилу "подклучився" или к Наташе, подумал Серебряков. Афанасий, отлично читавший его мысли, тут же ответил: