Во многих странах складываются замкнутые национальнорелигиозные общины, которые не только ассимилироваться, но даже и адаптироваться отказываются… Ответная реакция на такую модель поведения – рост ксенофобии среди местного коренного населения… Люди шокированы агрессивным давлением на свои традиции, привычный жизненный уклад и всерьез опасаются угрозы утратить национально-государственную идентичность»[237].

Характерно, что в мультикультурности стали разочаровываться и в Западной Европе. Лидеры сразу трех ведущих западноевропейских стран – канцлер Германии А. Меркель, президент Франции Н. Саркози и премьер-министр Великобритании Д. Кэмерон в 2011 г. заявили о крахе политики мультикультурализма в своих странах.

Попутно заметим, что Россия в какой-то степени вписывается в оба отмеченных нами процесса – на востоке и западе Европы. В процентном отношении русских в России больше, чем в Советском Союзе, – почти 81 % вместо немногим более 50 %. И, таким образом, Россия повторяет путь всей Восточной Европы. В то же время дает о себе знать имперское и советское прошлое. Приезд в бывшую метрополию выходцев из бывших национальных окраин на глазах увеличивает мультиэтничность России. И в этом плане Россия идет по стопам Великобритании, Франции, Нидерландов и других стран Западной Европы.

Балканы называют «пороховым погребом» Европы. Такая репутация за этим регионом еще больше утвердилась в 90-е годы прошлого века. Балканы вновь напомнили о себе как о самом взрывоопасном месте Европы, а термин «балканизация» или «югославизация» стал применяться и к другим регионам. Вспомним, например, определение З. Бжезинского «евразийские Балканы» применительно к Кавказу[238]. Видеть в Балканах лишь зону постоянной нестабильности, делать из них своего рода пугало стало привычным журналистским штампом.

Объяснялось это прежде всего почти полным незнанием Балкан. И если даже специалисты терялись иногда в догадках в поисках причин югославского кризиса, то что уж говорить о «простых людях». Довольно долго никто не мог понять, почему во вроде бы вполне успешной стране вдруг разразилась такая ожесточенная, кровопролитная война, вернее – несколько тесно связанных между собой войн.

Например, многие американцы, запутавшись в лабиринтах балканской истории, вообще пришли к выводу, что понять ее западному человеку невозможно. Не случайно подлинным бестселлером, выходившим массовыми тиражами, стала в США книга журналиста Р. Каплана «Балканские привидения: путешествие сквозь историю». Каплан нарисовал жуткую картину балканской истории, где действуют дикие, кровожадные люди[239].

Весьма показательно, что такое отношение к югославянам, прежде всего к сербам, было характерно и для западных посредников в югославском кризисе. Так, архитектор Дейтонских договоренностей, которые подвели черту под одной из фаз кризиса, Р. Холбрук и его подчиненные, бывая в Боснии, по-видимому, ощущали себя ковбоями из вестернов, так как территории, контролируемые сербами, называли «землями индейцев»[240].

Второй причиной непонимания балканской реальности была «информационная война». Конечно, первой жертвой на войне всегда становится правда, но, наверное, впервые в истории «информационная война» стала столь заметным фактором, в чем-то даже более существенным, чем война обычная – на поле брани. Жертвой этой войны опять же стали прежде всего сербы. И в ней приняло, к сожалению, участие большинство корреспондентов западных СМИ. На службу ей были поставлены даже известные фирмы, занимавшиеся рекламой и предоставлением услуг в сфере общественных связей (PR-компании).

Недаром говорят, что современный мир – это во многом виртуальный, пиаровский мир. В Югославии, возможно, впервые «грязные» пиаровские технологии распространились в таком масштабе и на внешнеполитическую сферу. Известно, например, о деятельности американской компании Ruder Finn Global Public Affaires. Ее клиентами были руководители Хорватии и мусульманской части Боснии. Компания согласовывала с ними свою деятельность, с тем чтобы привлечь внимание к событиям в бывшей Югославии конгресса США, администрации американского президента, этнических групп в этой стране и особенно американских и международных служб новостей.

Директор «Рудер-Финн» Т. Харф хвалился тем, что за несколько минут его фирма рассылала информацию по сотням адресов. «Скорость – существенный элемент, – подчеркивал он. – Поскольку некая информация работает на нас, мы немедленно закрепляем ее в общественном сознании. Потому что мы прекрасно знаем, что лишь первые сообщения имеют значение и запоминаются. Опровержения же мало эффективны»[241].

Под пером и объективом журналистов и в результате махинаций работников пиаровских служб сербы в 1990-е годы превратились чуть ли не во второе пришествие нацистов на европейском континенте.

Проживавший в начале 1990-х годов во Франции старший брат сербского лидера Борислав Милошевич вспоминал, что однажды весенним утром 1993 г. весь Париж оказался обклеен плакатами, на которых были изображены вместе Слободан Милошевич и Адольф Гитлер. По словам Б. Милошевича, особенно ярыми активистами бушевавшей во Франции антисербской кампании были «левые интеллектуалы»[242].

Назначенный весной 1995 г. послом России в Ватикане бывший пресс-секретарь президента Б. Ельцина Вячеслав Костиков был поражен невиданной информационной волной по нагнетанию страхов среди местного населения: «Западная и американская печать, используя известные пропагандистские приемы, обращения к письмам “простых тружеников” и, в частности, жителей американской глубинки, все настойчивее проводят аналогии между сербами и нацистами. То, что сербы – это этническая категория, а нацизм – идеологическая, никого не волнует…Главное подготовить общественное мнение к масштабному военному вмешательству на Балканах под предлогом спасения Европы от нацистской чумы»[243].