Моральное состояние русской императорской армии стало падать именно после Февральской революции и отказа Николая I от трона. Именно тогда падение дисциплины сорвало планы весеннего наступления и Временное правительство Керенского начала операции на Юго-Западном направлении летом семнадцатого года, они закончились провалом. Иного нельзя было ожидать.

[2] Это было так называемое «наступление Невеля» — провальная операция союзников по Антанте, приведшее к массе человеческих жертв, а фраза «бойня Невеля» — по имени командующего французской армии, стала символом бессмысленных жертв и бесполезного наступления.

[3] В РИ именно эти планы наступления пыталось реализовать Временное правительство. Реализация оказалась как раз на уровне усилий Гучкова-Керенского и закончилось полным провалом. В первую очередь, из-за катастрофического падения дисциплины в частях и соединениях на фронтах.

[4] Союзники всегда умели подводить Николая Николаевича Младшего к принятию необходимых ИМ решений. Есть основания считать, что великий князь был человеком не бескорыстным.

Глава двадцать восьмая

Приходится принимать судьбоносные решения… на ходу

Глава двадцать восьмая

В которой приходится принимать судьбоносные решения… на ходу

Петроград. Зимний дворец. Покои регента Михаила Александровича

2–3 марта 1917 года

— Алексей Алексеевич, присаживайтесь тут, поближе. Разговор предстоит долгий.

Пётр сидел в большом кресле, напоминающем трон, впрочем, роскошь убранства комнат императора, обилие чуждых ему вещей делала эти помещения не столь уютными. В кабинете регента друг напротив друга сидели два кавалериста — высокий, достаточно крепкого телосложения Михаил и невысокий, сухощавый, подтянутый Брусилов. Из всех командующих фронтов он один остался для личного разговора с регентом. Алексеев и Рузский, как непосредственные участники заговора против императора Николая отправились в Петропавловскую крепость, куда несколько ранее сопроводили Николая Николаевича Младшего, Эверт получил почетную отставку с благодарностью от Михаила Александровича. И только судьба Брусилова оставалась не определена.

— Прежде всего я хотел бы знать, как вы лично оцениваете события в России.

— Простите, Ваше императорское величество, но…

— Алексей Алексеевич, я попрошу вас в разговоре тет-а-тет обращаться по-простому. Настаиваю на этом. — добавил Пётр, увидев, что Брусилов хотел что-то на это возразить.

— Хорошо, Михаил Александрович, почту за честь. Я считаю, что ваш старший брат сделал много для армии, но поставил страну на грань самоуничтожения. Сама идея самодержавия стала весьма скомпрометированной, особенно последними скандалами семейного толка. Никогда еще престиж государя не был столь низким. Тем не менее, считаю, что Николай постепенно терял нити власти. Необходимо было идти путем компромисса с думцами, создавать ответственное правительство. Сделать послабления, больше свободы…

(Военный министр Гучков и штаб Юго-западного фронта, второй слева от Гучкова — генерал Брусилов, фотография сделана уже после Февральской революции)

— Скажите, Алексей Алексеевич, насколько хорошо справлялась Дума с улучшением снабжения армии? Как вы оцениваете работу Земгора, Гучкова и его комитета по военным делам?

— Земгор князя Львова работу провалил. Совершенно неэффективная структура. В прифронтовых районах мы вынуждены были вводить продотряды именно из-за того, что снабжение армии продовольствием оказалось крайне недостаточным. Но Гучков и его комиссия сделали много для того, чтобы армия стала получать необходимое. Хотя могли бы меньше разговаривать, сделали бы еще больше.

— То есть, сделали всё-таки недостаточно.

— Да, Михаил Александрович. — вынуждено согласился Брусилов.

Пётр внутри закипал. Для него эти слова были как серпом по некоторым органам. Будучи самодержцем, причем по натуре своей, по самой сути характера, эти разговоры про свободу он воспринимал как прямую угрозу хаоса и безвластия. Он хорошо знал, какой может быть боярская вольница. Фактически, Брусилов, как и заговорщики-думцы и масоны хотели претворить в жизнь модель той же Семибоярщины. Только бояре были теперь не дальние потомки Рюрика, а денежные мешки. И всё-таки он сдержался. Это необходимо было сделать… ради дела, ради империи. Полководцев у него было мало, крайне мало. Нет, генералов имелась целая куча — на несколько Верховных штабов хватило бы и еще осталось… на дворцовом паркете. А вот с боевыми военачальниками, которые еще и понимали, что и зачем они делают — тут было не просто плохо, а крайне плохо. Одним словом — катастрофа! Что говорить, если на фронт поставили Куропаткина, мужественно просрав… извините, продувшего войну с япошками! И он точно в такой же осторожной манере провалил наступление фронта, не дав Брусиловскому прорыву стать разгромом Австро-Венгрии! А какие интриги и подставы разыгрывали эти генералы, забывая главное — их «забавы» обходятся десятками тысяч потерянных солдатских жизней! А солдата надо накормить, обучить, обмундировать! Каждый погибший воин — это не только загубленная жизнь. Это еще и вылетевшие в трубу государственные денежки! Впрочем, в его время пробелам толковых командиров казалась не менее острой. Императора от всех этих мыслей знатно так «колбасило», но он сумел собраться и продолжил:

— Алексей Алексеевич, что вы, как командующий фронтом, считаете, необходимо изменить? В ближайшее время, учитывая, что все-таки одну наступательную операцию мы провести будем обязаны. В обороне войны не выигрывают.

— Нам необходимо изменить саму схему ведения наступления. Во-первых, секретность. И тут я совершенно согласен с теми мерами, которые предложил на совещании Николай Августович. Направление главного и вспомогательного ударов не должны быть известны никому, кроме весьма небольшого круга самых доверенных лиц. Во-вторых, необходимо создание ударных частей из добровольцев. Эти отряды будут тренироваться в преодолении и штурме полевых укреплений, соответственно и вооружены несколько иначе — обязательно гранаты в большом количестве, автоматическое оружие. Они должны создавать в точке прорыва подавляющее огневое преимущество. И глубина операций. Восточный фронт имеет большую протяженность, намного больше, нежели Западный, а потому есть возможность после прорыва ввести в прорыв крупные конные массы, которые пройдут по вражеским тылам, дезорганизуют их и позволят всеобщему наступлению на фронте вылиться в разгром противника. И третье — это укрепление дисциплины. Без дисциплины никакое наступление будет невозможным. При этом, я лично считаю, что в армии необходимо более мягко относится к солдатам и более требовательно к их нуждам, ваше… простите, Михаил Александрович!

— Простите, Алексей Алексеевич, тут я вас не понял, как это… с одной стороны — укреплять дисциплину, с другой — мягче относится к солдатам. Разве дисциплина не строится на строгости наказаний?

— Михаил Александрович! Солдат идет в бой — на пулеметы противника, испугать его палками по спине сложно. Я считаю, что должны быть крайне строгие меры приняты к политическим агитаторам, которые вносят в части сумятицу и вкладывают в головы солдат совершенно ненужные мысли. А вот дисциплинарные наказания