– Крайне неблагоприятных, если учесть, что ее ступни оказались на прилавке торговца каштанами. Кстати, он совершенно ни при чем. Его действия вполне оправданны. И если уж не убийца, то кто-то еще явно обладает повышенным чувством черного юмора.

– Да, вариантов куча. Все коллеги ее недолюбливали.

– Да, но как сильно надо кого-то ненавидеть, чтобы спрятать его ступни? Пойми, Джон, именно сейчас, клянусь, отдел может направить запрос на дополнительное финансирование, но удовлетворят его только в том случае, если мы оперативно найдем преступника.

Мэй вгляделся в ветровое стекло.

– Не рвись вперед, вокруг полно машин.

– Но я не верю в это, – ответил Брайант, резко поворачивая руль и нажимая на педаль газа с такой силой, что хором заскрипели покрышки. – Все это слишком нелепо: перепелки, болиголов, срывающиеся планеты. Чтобы два находящихся рядом человека сами по себе отдали концы при столь необычных обстоятельствах – это же прямо как в театре эпохи Якова Первого. Невероятно.

– Странные вещи происходят на каждом шагу. – Мэй почувствовал необходимость ввернуть слово. – Ты что-нибудь имеешь против такого понятия, как случайность?

– Да, раз уж подобное имеет место. Допускаю, что, пока нас бомбят, могут возникнуть любые выверты, но не такие же.

– Послушай, ты несешься, наплевав на светофор. Куда ты так спешишь?

– После визита к тетке я иду на свидание с Альмой и явно опаздываю.

– Со своей домохозяйкой? Ты приглашаешь свою хозяйку поужинать?

Впереди, в темноте, замаячила фигура дорожного полицейского, испуганным зайцем отскочившего в сторону от греха подальше. Брайант был никудышным водителем. Он не следовал ни одному из правил, обозначенных в «Дорожном кодексе». И по той же причине никому не сигналил.

– Никто и не говорил об ужине. Оказывается, она считает меня общительным.

– Тем не менее это свидание. Я думал, ты обрабатываешь мисс Уинтер.

– С мисс Уинтер мы уже все обсудили. Ее первая любовь – театр. Подозреваю, ей нравится статус старой девы. А у Альмы есть вкус к жизни.

– Только не говори, что планируешь ночь любви.

– Если бы ты ее увидел, то точно устыдился бы. Альма – женщина верующая и респектабельная. У нас есть недорогие билеты на «Унесенных ветром». Она просто зациклена на Кларке Гейбле, и не нашлось никого, кто бы составил ей компанию.

– Хорошо, хоть на вечер выбросишь все из головы.

– Вот уж нет, – ответил Брайант. – Потом я отправлюсь в театр. Сегодня они будут допоздна репетировать, поскольку погода не благоприятствует бомбежкам. Хочу удостовериться, что больше ничего не случилось.

– Иными словами, хочешь быть там на случай, если что-то произойдет.

Брайант свернул к обочине дороги. Сзади сигналили машины, и в темноте визжали тормоза.

– Ну, как тебе?

Мэй неохотно открыл дверцу.

– Мне нужно было совсем в другую сторону, но наплевать, поеду на автобусе, это безопаснее. – Он выставил свои длинные ноги под дождь. – Ну, желаю тебе расслабиться в компании Альмы. Ты в курсе, где ближайшее бомбоубежище?

– Альма наверняка знает, она очень практична, впрочем, пить ничего не буду, у меня из головы не идут отрезанные ступни. А ты опять будешь развлекаться со своей грудастой секс-бомбой?

– Ну нет, мне потребуется ночь, чтобы восстановить силы, – ответил Мэй. – Судя по твоим словам, квартирная хозяйка не в пример удобнее. Может, тебе следует всерьез задуматься о преимуществах брака.

– Тратить столько усилий, чтобы просто заполучить регулярный секс и кого-то, кто будет регулярно стирать тебе носки? Ну, носки мне она и так стирает.

– Остается секс. Держу пари, ты не помнишь, когда им занимался в последний раз.

– Да нет, помню! – крикнул Брайант, отъезжая от края тротуара. – В субботу вечером. – Он включил левый поворот и повернул руль вправо. – Все было прекрасно, за вычетом одной детали.

– Какой? – Мэй спрыгнул на тротуар и зажмурился от дождя.

– Я пребывал в одиночестве, – рассмеялся Брайант, устремляясь в поток транспорта, двигавшегося без огней.

Ева Нориак любила запах старых театров.

Театральные здания можно как угодно перестраивать снаружи и перекрашивать внутри, но запах, пронизанный человеческим духом, останется. Ева выросла на южном побережье Франции, в маленьком городке Больё под Ниццей, до такой степени обласканном солнцем, что всю округу называли Маленькой Африкой, а ее приезд в Англию совпал с самым продолжительным периодом дождей, который выпал на страну за все десять лет. Через две недели она решила отправиться домой, но в мае ее родину оккупировали, и она была вынуждена остаться.

Именно тогда она открыла для себя мир театра. «Оперный», «Аполлон», «Форчун», «Критерион», «Кембридж» – у каждого были собственное лицо и стиль, но ощущение все порождали сходное. Дважды в день представления собирали под одной крышей охваченных благоговением школьников и ветеранов сцены, лондонцев и туристов, надоевших друг другу супругов и преданных поклонников. Проблема заключалась в том, чтобы объединить их всех и расположить к себе.

Один и тот же спектакль никогда не бывал одинаков, Даже когда казался таковым из зрительного зала. Ежедневно и еженощно велась война за сердца и умы зрителей. Место под солнцем отвоевывали и проигрывали, каждый вечер являл собой арену скромных побед и поражений. Итоги многочасовых репетиций либо принимали на бис, либо оставляли без внимания. Недостатки отмечались или замалчивались. Каждый сценарий призван был стать ключом к сердцу публики; эпизоды либо полностью сочетались с замыслом пьесы, либо выпадали из него. От малейших взлетов и провалов в игре исполнителей впечатление от спектакля могло измениться в мгновение ока.

Роль Эвридики заключала в себе квинтэссенцию оперы, к тому же для молодой певицы сопрано она была безусловным шагом вперед в профессиональном отношении. Одни вокалистки виртуозно владели своими голосами, оттачивая мастерство непрестанной работой. Другие обладали талантом от бога, которому требовалась лишь определенная шлифовка. Второй тип встречался реже, но был более восприимчив к сопереживанию. Певицы, хорошо владевшие техникой, никогда не обнажали душу. Наделенные врожденным талантом обладали захватывающей, опасной, даже роковой силой. Их голоса способны были создавать необычайную атмосферу напряженного ожидания.

Актеры суеверны. Ева Нориак знала о своем природном таланте и верила, что его даровали ей боги, покровители театра. Они благосклонно взирали на нее с небес, защищая от невзгод. В прошлую субботу в разгар дневного налета она шла пешком от собора Святого Павла к вокзалу Блэкфрайарз; представители гражданской обороны тщетно призывали ее спуститься в бомбоубежище. Не важно, во что ты веришь; важно лишь, что у тебя вообще есть вера.