Абуладзе. Известный в «профсоюзных» кругах как Леван Сухумский. Загребли его, потому что «так надо было». Он гулял с ребенком, а ему подкинули наркотики. В СИЗО он просидит пару месяцев, не больше, так как взял «особый порядок». Он прекрасно знает, как пойдет его дело, чем закончится его суд. А здесь, в женском изоляторе, его «морозят». Лишают контактов с внешним миром. Держат в одиночке. Что ж, так тут поступали со многими «ворами в законе» – не он первый, не он последний…

Никто из нас, первоходов – то есть новичков в тюремном деле – никогда не видел до этого, что заключенный в тюрьме может вести себя так нахраписто и беспардонно. Может не выходить на проверку, не вставать по утрам, часами орать во всю глотку пока тебе не принесут требуемое. Потом я увидела, все бывалые преступники примерно так себя и ведут. Так называемые второходы. Рецидивисты. Те, кто в изоляции уже не первый раз. Они внаглую игнорируют правила. И сотрудники это принимают… Понимают, что тем терять нечего, и принимают все их закидоны.

Леван смотрел телевизор по ночам – причем на полной громкости, так как был глуховат. Нам же это не разрешалось. Да, нам иногда удавалось договориться с дежурами оставить телевизор до одиннадцати или до двенадцати. Но это происходило крайне редко и только по определенным поводам. А у Левана ящик не выключался сутками…

Также Леван умудрился пронести в свою камеру мобильник – получил через адвоката, который ходил к нему почти каждый день. Но в тот же день его запалили – пришли с обыском и тут же изъяли телефон. И Леван устроил форменную истерику, начав орать и крушить камеру. Тогда его отвели в карцер на 15 суток.

Но поскольку карцерные гуляли с нами же, в соседних двориках, нам удалось услышать все подробности про его изъятый телефон. Леван изумлялся, как так сотрудники быстро вычислили, что в его камере находится мобильник? Ведь до этого момента его вообще не обыскивали. А тут пришли, как только он начал звонить и говорить. Моментально! И он сделал вывод, что в камерах спецблока стоит прослушка. Которая и засекла его мобильник. Мы после этой новости сначала немного напряглись – неужели нас и правда слушают? Но потом махнули рукой. Пусть слушают, если хотят. Все наши разговоры в основном были бабско-бытовыми, и если нас, и правда, кто слушал, то огромное им сочувствие!

Впервые я увидела, как выглядит Леван в то время, когда он сидел в карцере. Нас вели мимо карцерных камер на прогулку. Стояли адская жара и духота, и дверь в карцер была распахнута настежь – Леван как-то добился этого послабления. Голый по пояс, с узким грузинским лицом, с небольшой бородой, очень молодой на вид, он сидел на откидном сиденье и читал газету. Увидев нас, чуть не выскочил из камеры. Заулыбался, закидал приветствиями. Но нас очень быстро увели наверх, во дворики.

После карцера Леван стал вести себя потише. Меньше кричал, почти не ругался с сотрудниками. Мы почти его не слышали. У него начались суды и выезды, и он уже, видимо, настроился на дальнюю дорогу…

Фаина с самого начала рассказала Левану о своем деле, о своей связи с Эльдаром Векуа. Леван сообщил, что да, пересекался с таким по «профсоюзным» делам. И Фаина стала для него как бы «своей». «Сестрой». Он стал относиться к ней именно как к сестре – очень уважительно. Тогда как со всеми остальными обитательницами спецблока отчаянно флиртовал. Со всеми, кого мог увидеть хоть вполглаза.

Пока он сидел в карцере, туда в соседнюю камеру привели заключенную из общего корпуса. Ее называли Птичка. Небесной красоты черноокую девочку, хрупкую и длинноволосую. Так Леван чуть с ума не сошел от страсти. Вопил на всю «шестерку», что это «любовь всей его жизни»! Не стесняясь вообще никого – ни заключенных, ни дежуров. Когда Леван снова оказался в камере, он умудрился вычислить окна Птички, которые находились в противоположном корпусе, через площадь. Но «Ромео» это не остановило – он кричал своей Птичке, махал руками, а она появлялась в своем окне и махала ему в ответ.

Вообще на спецблоке было две женские камеры: наша 120-я и 115-я. В 115-й сидели девочки-легкостатейницы. Мы старались поддерживать с ними максимально дружеские отношения – везде, где удавалось пересекаться. Обычно женские камеры выводили на прогулку вместе. И за весь неблизкий путь до прогулочных двориков мы зачастую друг с другом перемешивались, болтали и обменивались новостями.

Однажды в 115-й появилась девушка Жанна. Ее взяли по какой-то банковской статье, и меня она поразила своим внешним видом. Как с обложки фитнес-журнала – очень стройная, с красивыми чертами лица и с беспрестанной улыбкой. Она была из тех немногих, кого почти каждый день навещал адвокат. Потом я поняла, что адвокат этот также был ее возлюбленным. Однажды увидела, как его стали выгонять из кабинета, потому что «положенное время истекло». Ну он и сказанул лишнего – мол, «имею право общаться со своей девушкой сколько нужно!» «Со своей девушкой? Так вы ей кто? Адвокат или жених?»

И глядя на Жанну, сияющую и спокойную, мы все были уверены, что она выйдет домой – прямо из зала суда. Что ей дадут год-полтора – не больше. Ведь она легкостатейница. И для меня было настоящим шоком, когда я услышала в 2018 году, что Жанне дали шесть лет.

Но тем летом 2016 года беды ничего не предвещало, и Жанна сияла надеждой на весь наш спецблок. Глядя на нее, я хоть на секунду, но забывала, что нахожусь в тюрьме – настолько не тюремный был у нее вид. Но ее сияние заметила не только я. Наш Леван умудрился через какую-то щель, через глазок заметить красавицу Жанну. И снова потерять голову. Но, в отличие от Птички, Жанна полностью игнорировала темпераментного кавказца. Он кричал ей во время каждой прогулки, а она молчала. И только изредка насмешливо бросала «да» или «нет». Но Леван ничуть не смущался и продолжал признаваться Жанне в своих чувствах, кричать, что обязательно найдет ее на воле! И все это на потеху всем гуляющим, да и дежурам тоже.

Конечно же, и Леван, и девочки, отвечающие на его пылкость, – прекрасно понимали, что играют в некую игру отчаявшихся сердец. От скуки, от накопившихся эмоций, от безнадеги. Но в то же время – как ни парадоксально – этот тюремный флирт был очень и очень настоящим…

Всего Леван пробыл в «Печатниках» около пяти месяцев. Ему дали четыре