Немалому числу женщин, которым в силу сложившихся обстоятельств суждено оставаться незамужними, традиционная мораль сулит боль и унижения, а также наносит несомненный психический урон. Я, как и все мы, знаком с незамужними женщинами строжайших моральных устоев, и эти женщины заслуживают искреннего восхищения со всех возможных точек зрения. Но мне кажется, что в целом дело обстоит иначе. Женщина, не имевшая сексуального опыта и считающая крайне важным сохранение целомудрия, невольно демонстрирует обществу негативную реакцию, отягощенную страхом, и потому, как правило, ведет себя робко, но одновременно выказывает инстинктивную, бессознательную ревность, вынуждающую ее осуждать нормальных людей и желать наказания тем, кто наслаждается отношениями, для нее самой невозможными. Интеллектуальная робость особенно широко распространена среди записных девственниц. Мне даже думается, что интеллектуальная неполноценность женщин, если таковая существует, формируется преимущественно вследствие сдерживания любознательности, провоцируемого страхом перед сексом. Между тем нет ни малейших оснований для бед и горестей, порожденных пожизненной девственностью тех женщин, кому не удалось найти себе мужа. Нынешняя ситуация, когда подобное наблюдается почти повсеместно, почти не принималась во внимание на заре брака как институции, поскольку в те дни численность полов была приблизительно одинаковой. Безусловно, сегодняшний очевидный избыток женщин во многих странах выглядит достаточно убедительным доводом в пользу изменения общепринятого морального кодекса.

Брак, единственно допустимый вариант сексуальных отношений, тоже страдает от суровости указанного кодекса. Комплексы, приобретенные в детстве, мужской опыт с проститутками, отвращение к сексу со стороны молодых женщин, желающих сберечь целомудрие, – все это препятствует счастью в браке. Хорошо воспитанная девушка с сильным сексуальным влечением не сможет, когда за нею начнут ухаживать, отличить истинное чувство от банального сексуального возбуждения. Она с готовностью выйдет замуж за первого же мужчину, который разбудит ее сексуально, а когда сексуальный голод будет удовлетворен, обнаружит, что у нее нет с этим мужчиной ничего общего. В просвещении этих двоих делается все для того, чтобы женщина испытывала робость, а мужчина поддавался в сексе стихийным порывам. А отсутствие осведомленности о сексе и нередкие первоначальные неловкости вследствие отсутствия такой осведомленности делают брак сексуально неудовлетворительным для обеих сторон. Кроме того, затрудняется умственное, а не только физическое партнерство. Ведь женщина не привыкла свободно обсуждать секс, равно как и мужчина, для которого все сводится к шуточкам друзей и общению с проститутками. Оба стесняются, испытывают неловкость и даже хранят молчание в интимнейшие, жизненно важные моменты жизни. Жена не может заснуть и все размышляет, получила ли она то, чего ей хочется. Муж тем временем думает, поначалу изредка, немедленно прогоняя эту мысль, но со временем возвращаясь к ней все чаще, что даже проститутки в постели податливее и живее, чем его законная жена. Его уязвляет ее холодность, а она страдает из-за того, что он не знает, как ее возбудить. Все это – результаты нынешней политики умолчания и соблюдения благопристойности.

Во всех перечисленных ситуациях, от детства и юности до взрослого брака, традиционной морали позволяется отравлять любовь, наполнять ее мраком, страхом, взаимным непониманием, раскаянием и нервным напряжением, разделять телесные побуждения секса и духовные побуждения идеальной любви, превращать одного партнера в животное, а другого делать фактически бесплодным. Но животная и духовная природа не должны быть в противоборстве. Ни в той, ни в другой нет ничего несовместимого, и ни одна не способна расцвести полностью без тесного взаимодействия с другой. Любовь мужчины и женщины в своих лучших проявлениях свободна и бесстрашна, объединяет тело и разум в равных пропорциях; она не боится идеализировать, потому что имеется физическая основа, и не страшится плоти, якобы мешающей идеализации. Любовь должна быть деревом, корни которого уходят вглубь земли, а ветви простираются до небес. Но любовь не может расти и расцветать в окружении бесчисленного множества табу и суеверий, обличений и умолчаний. Любовь мужчины и женщины наряду с любовью родителей и детей – вот краеугольные камни человеческой жизни. Жертвуя одним, традиционная мораль претендует на то, чтобы превозносить другое, но на самом деле родительская любовь к детям страдает от деградации любви родителей друг к другу. Детей, появившихся на свет как плоды радости и взаимоудовлетворения, любят честнее и горячее, в большем соответствии с природой, проще, нагляднее и, если угодно, животнее, но в то же время бескорыстнее и плодотворнее, чем возможно для родителей, терзаемых голодом и страхом, ищущих у беспомощного потомства хотя бы частички того, чего они сами лишены в браке, и тем самым уродующих юные умы и поневоле передающих свои проблемы следующему поколению. Бояться любви значит бояться жизни, а те, кто боится жить, успели умереть еще живыми.

Автор, который обращается к сексуальной тематике, неизбежно подвергается опасности заслужить обвинения в неподобающей одержимости предметом исследования со стороны тех, кто полагает, что такие темы обсуждать непозволительно. Принято считать, что он не отважится на цензуру благоразумия и пристойности, если только его интерес к предмету исследования не перевесит все прочие соображения. Эта точка зрения, впрочем, применима лишь к тем, кто ратует за изменения традиционной морали. Она не затрагивает тех, кто призывает преследовать проституток; тех, кто будто бы поддерживает законы против «белой работорговли», но на самом деле противится добровольным и достойным внебрачным отношениям; тех, кто осуждает женщин за короткие юбки и помаду; тех, кто шпионит на пляжах в надежде обнаружить непристойные купальные костюмы. Никто из перечисленных не признается жертвой сексуальной одержимости. Между тем ревнители морали подвержены этой страсти, пожалуй, еще сильнее, чем авторы, требующие большей свободы для секса. Суровое морализаторство обычно представляет собой реакцию на похотливые эмоции, и человек, ее выражающий, как правило, преисполнен скабрезных помыслов – неприличных, по мнению общества, но не потому, что они имеют сексуальное содержание, а потому, что морализаторство лишает такого человека способности мыслить ясно и здраво. Я полностью согласен с церковью в том, что одержимость сексуальной тематикой порочна, однако мне претит церковная позиция по поводу лучших способов преодоления этого порока. Печально известный святой Антоний был одержим сексом больше, чем самый завзятый сладострастник всех времен и народов; иных, более свежих примеров приводить не стану, чтобы никого не обидеть. Секс – естественная потребность, подобная потребности в еде и питье. Мы осуждаем пьянчуг и чревоугодников, поскольку в каждом таком случае налицо интерес, вполне законный по жизни, но узурпировавший власть над мыслями и чувствами человека. При этом мы не осуждаем тех, кто выказывает нормальное, здоровое наслаждение разумным количеством пищи. Конечно, аскеты мне возразят, поскольку согласно их парадигме питание нужно лишь затем, чтобы не протянуть ноги, но данное воззрение сегодня непопулярно, и его можно проигнорировать. Пуритане в стремлении избегать радостей секса стали уделять куда более пристальное внимание, нежели ранее, и застольным удовольствиям. Как писал критик пуританства в семнадцатом столетии: