Он сел в вагон, где людей было поменьше, положил мешок на колени так, чтобы видны были только замки кейса. Красивая штучка, изящная, тонкая. В таких колбасу и хлеб не носят. Небольшой объем подчеркивал штучность и дороговизну внутреннего содержания, как дамская театральная сумочка, в которой трудно уместить что-то еще, кроме пудреницы, ключей от автомобиля и ключей от особняка. Под кожаной ручкой, на стыке крышки и основания, блестела позолоченная нашлепка в виде символа «&». Замочки заперты. Никаких кодовых валиков. Сбоку, у самого угла, в середине позолоченного круга, – сложный вырез для ключа.

Гера попытался осторожно разомкнуть замочки. Сломать их совсем нетрудно, достаточно поддеть гвоздем-»соткой».Но для этого большого ума не требуется. К тому же он где-то читал, что для бизнесменов изобрели специальные чемоданчики. Взломаешь его, а все ценные бумаги и договора в нем тотчас заливаются несмываемыми чернилами – ничего прочитать невозможно. Или сирена завоет так, что милиция со всей округи сбежится. А бывает, что устанавливают небольшое взрывное устройство. Убить не убьет, а вот без рук можно остаться запросто.

На следующей станции напротив него села женщина, обложилась вокруг себя сумками, водрузила на них руки и уставилась на Геру. Изучение кейса пришлось приостановить. Чтобы убить время, Гера принялся за арифметические подсчеты. В своей жизни он как-то видел и даже держал в руках пачку в двадцать тысяч долларов. Это было в тот раз, когда они с Гочей покупали в техцентре «Мерседеса» оборудование для шиномонтажа и балансировки колес. По толщине такая пачка ляжет в кейсе запросто. А сколько таких пачек уместится на всей площади?

Все подсчеты пришлось вести по памяти, на глаз, но даже явно занижая вместительные возможности кейса, у Геры вышло, что в нем запросто может находиться шестнадцать таких пачек, если, конечно, все купюры будут сотенные.

Его пальцы незаметно скользили по поверхности кейса, изучая его ровную, слегка пористую поверхность, прохладные замочки, твердую, с вмятинами для пальцев ручку. Собственно, эта штука стоила не меньше, чем его жизнь, и Гере было ужасно интересно держать в руках кейс, словно Кащею утиное яйцо с иглой внутри.

Чем ближе электричка подъезжала к Москве, тем больше народу набивалось в вагон. Гера уже не мог любоваться кейсом, и пришлось гасить свое нетерпение безудержной фантазией. Это занятие настолько увлекло его, что он вышел на перрон Казанского вокзала совершенно не понимая, где находится.

* * *

В крепкую картонную коробку из-под сигарет он сначала уложил кейс в мешке, а затем, пройдя по рынку, заполнил ее доверху огурцами. Перевязал веревкой и сдал в камеру хранения.

Римма жила то ли с сестрой, то ли с мамой, а значит – без мужа. Голос той женщины, которая подняла трубку, был очень похож на голос Назаровой, но все же Гера не ошибся и попросил к телефону Римму Фаизовну.

– Привет, – сказал он, как только Римма взяла трубку.

– Привет, – ответила она по-родственному тепло, но без восклицаний, и кашлянула.

– Что у тебя с горлом? – поинтересовался Гера.

– Простыла где-то.

– Наверное, ночью по лесу гуляла, – сдуру ляпнул он и, избегая паузы, которая его дурость только бы оттенила, добавил: – А я решил тебе помочь.

– Чем?

– Номером машины.

– Подожди, – тотчас ответила Римма. В трубке что-то зашуршало, послышался отдаленный разговор, затем Назарова снова взяла трубку. – Помнишь, где мы с тобой встречались?

– В Тушине? – уточнил Гера, потому как боялся ошибиться и заехать в промзону, на улицу Хозяйственную.

– Я жду, – коротко ответила Назарова и положила трубку.

«Что-то у меня язык раньше головы в работу вступает», – подумал Гера.

* * *

Наверное, Римма жила недалеко от той квартиры, которую Гера сравнил со складом мебели, и пришла туда задолго до него. Когда он поднялся на последний этаж и позвонил, Римма долго не открывала, а затем он увидел ее сонные глаза.

– Что-то меня на сон потянуло, – призналась она, впуская его в квартиру. – Сейчас я сварю кофе.

Она была одета в белые джинсы и белый легкий свитер, который называют «водолазкой». Среди зачехленных диванов, кресел и шкафов Назарова напоминала гипсовую статую.

– Тебе со сливками? – крикнула она из кухни.

– Черный!

Гера прошел к окну и сел на подоконник. Теперь, пряча свое лицо в тени, он мог внимательно рассмотреть лицо Назаровой.

Она вошла в комнату и остановилась перед ним с чашкой в руке. Гера подумал, что сейчас Назарова предложит ему сесть за стол или на пол. Но она сказала:

– Прекрасно. Тогда я тоже сяду сюда.

И она пристроилась рядом с ним. Изучение лица женщины из засады не получилось.

– Что молчишь? – спросила она, передавая ему чашку.

– Такого театра нет, – ответил Гера, поднося чашку к губам.

– Ну и что? – пожала плечами Назарова и пытливо посмотрела на него.

– Ничего, – ответил Гера.

– Ты вспомнил номер машины?

– Вспомнил.

– И, наверное, что-то хочешь взамен?

Кофейная гуща была мелкой и мягкой, как мякоть фруктового сока. Гера наклонил чашку к себе, потом от себя, чтобы гуща равномерно покрыла стенки.

– Ты кто? – спросил он.

Назарова усмехнулась, потом тихо засмеялась.

– У нас уже все было, – сказала она. – Осталось только познакомиться… Считай так: голодная львица, жаждущая мщения.

– И у голодных львиц бывает профессия, образ жизни, – не совсем удачно сравнил он.

– Не бывает, – поправила Назарова. – Только месть. Это и профессия, и образ жизни.

– Это у тебя национальное качество?

– Скорее, душевное.

Она была терпеливой. Не торопила, не злилась. На ее месте Гера давно бы выкинул собеседника из окна и подумал так: раз пришел помочь, то помогай, а не лезь в душу, как политработник.

– «Четыреста два ВОС», – сказал он, опуская чашку на подоконник.

Ему показалось, что Назарова на некоторое время перестала дышать и чувствовать его рядом. В комнате осталось лишь ее материальное воплощение, а мысли стали покорять расстояния планетарного масштаба.

– Только ничего ты ему не сделаешь, – сказал Гера для того, чтобы выяснить, слышит ли она его. Оказалось – слышит.

– Почему ты так думаешь?

– Я так чувствую. Двоих он уже грохнул. Я на очереди. Все планомерно, внезапно и аккуратно.

Назарова ничего не ответила. Встала с подоконника, вплотную приблизилась к Гере и опустила руки ему на плечи. Он подумал, что она решила рассчитаться за информацию. Ему нужно было другое.