— Ничего подобного, — сердито прошептала она в ответ, но он уже ушел.

— Виды классные, — отметил Джейк, выглядывая из окошка спальни. И даже Тэсс должна была признать, что вид действительно был потрясающий: уходящие вдаль пахотные земли, огромный горизонт и открытое море.

— Какое большое небо, — сказала Хэтти. День был холодный и облачный, но у них на глазах луч света пронзил густые серые облака и осветил поля внизу, словно золотая рука потянулась к земле.

— Мама, смотри! Радуга!

И правда, перед ними была настоящая радуга, такая яркая, что четко различался каждый цвет, и можно было разглядеть то место, где она касалась земли: оно не было скрыто за зданиями, как в Лондоне.

— Она такая красивая, — восхитилась Хэтти. — Можно я ее потрогаю?

— До конца радуги нельзя дотронуться, — сказал Олли. — Это мираж.

— Что такое мираж?

— То, до чего ты не можешь дотянуться, дурочка, — ответил Джейк.

— А это встроенные шкафы, — агент попытался открыть дверцу одного из них, но она застряла.

— Давайте я попробую, — Марк рванул тяжелую дверь красного дерева.

Она неожиданно поддалась, и наружу выпали кучи старых газет.

Агент закашлялся.

— Пожилой джентльмен, который здесь жил, накопил много всего, — признал он.

— Что с ним случилось? — спросила Тэсс. — Он еще здесь живет?

— О нет. Он хозяйствовал здесь один после смерти родителей, а месяца два назад внезапно умер.

— Где он умер?

— Здесь. Вообще говоря, в этой постели.

Они все в ужасе повернулись к кровати.

— Жуть, — сказал Олли.

— Фу, — добавила Хэтти.

— Пойдем дальше?

К тому времени, когда они вышли, Тэсс отчаянно нуждалась в свежем воздухе. Она признавала, что у дома были достоинства, но на него требовалось потратить кучу денег. Проводку, наверняка, надо было менять, провода выглядели опасными для жизни, а пробки в кухне устанавливали, похоже, в начале века. Плиту, которая Марку так понравилась, тоже надо будет заменить газовой, а стоить это будет дорого, но она ни за что на свете не станет разводить огонь с утра. Даже у сельских прелестей были свои недостатки. Погоди-ка, подумала Тэсс, поймав себя на том, что рассуждает о покупке дома как о свершившемся факте. Я не хочу здесь жить. Не хочу всю жизнь смотреть из окна на грязь. Я хочу «Старбакс»[8]. Хочу модные магазины, хочу покупать поленту, когда мне только приспичит. Я хочу, чтобы можно было выскочить на улицу, купить кофе-латте и наблюдать за миром вокруг, и делать покупки на Риджент-стрит в Рождество, и ахать при виде иллюминации. Я хочу ходить с Хэтти обедать в кафе «Дождевой лес», смотреть последние постановки и мечтать о том, чтобы купить дом с двойным фасадом у парка. Я Не Хочу Здесь Жить. И вообще, детям здесь будет скучно.

— Мам, тут просто потрясающе, — сказал Олли, и глаза его блестели за стеклами очков. — В саду качели на веревках, и еще домик на дереве. Поди посмотри, — он взял ее за руку, и они вместе пошлепали по грязи к воротам сада.

— И еще здесь курятник, — застенчиво проговорил Олли. — Мы могли бы завести кур.

— Их съедят лисы, — поспешно отозвалась Тэсс.

— Не съедят, если мы будем запирать их на ночь. Ну, пожалуйста, мама, дом просто замечательный.

Тэсс повернулась, прикрывая глаза от внезапной вспышки солнца. У ее ног цвело несколько подснежников. Дома она никогда не замечала эти цветы. Тэсс посмотрела на вид позади дома. Сад тянулся до неустойчивой ограды, за которой был небольшой загон, в данную минуту окруженный крайне непривлекательными сельскохозяйственными постройками. Но за ними уходили вдаль холмистые поля. Она стояла и смотрела, как свет солнца лениво двигался через них, и на один прекрасный миг склон холма загорелся золотом.

Марк встал рядом с ней.

— Смотри, — тихо сказал он. Тэсс проследила за его взглядом. Хэтти прислонилась к подножию одного из фруктовых деревьев, изумленно разглядывая пышный бутон. Над ней болталась пара ног в джинсах Джейка.

— Ты можешь забраться выше! — послышался голос Олли. Ноги исчезли, и дерево затряслось.

— Слезайте! — крикнула Тэсс. — Это может быть опасно.

— Да оставь их, — сказал Марк. — Пусть играют. — Он обнял жену сзади за плечи и скрестил руки у нее на груди. Тэсс прислонилась к нему.

— Ты же видишь, как им тут нравится. Ведь им тут будет лучше, правда?

— Хмм, — пробурчала она, — а как насчет всего того, что здесь нужно переделать?

— Косметический ремонт, — легко отозвался Марк.

— Косметический? Скорее хирургия на открытом сердце. Придется все тут вскрыть.

— Ты ведь об этом думаешь, правда?

— Нет, — ответила она твердо. — Не думаю. Это безумная идея, и я в ней участвовать не буду.

— Вот и отлично, — сказал Марк. — А теперь пойдем, я тебе покажу, где будет моя мастерская.

— Но у тебя нет никаких инструментов.

— Пока нет, — сказал он.

— Ты не можешь уехать. Я тебе не позволю.

— Это еще не окончательно, Марджи. Мы просто проверяем рынок, смотрим, сколько сможем выручить за дом, если — а это еще очень большое «если» — решим его продавать.

— Но вы уже на полпути к продаже. Вы обязательно продадите свой дом. Он очаровательный.

— Ничего подобного, там настоящий свинарник.

— Ну, ремонт бы ему не помешал, но он рядом с парком — его обязательно купят. О Тэсс, с кем я стану разговаривать? Мне некому будет позвонить и пожаловаться, не заботясь о том, надоела я или нет.

— Ну спасибо.

— Нет, серьезно. Я тебе надоела? Конечно, надоела, но мне наплевать, и именно поэтому мы такие хорошие подруги, и, Тэсс, ты просто не можешь переехать в Грязюка-хаус, или как он там называется. Ты начнешь ездить на охоту и пострижешься под каре, и будешь носить бархатный обруч для волос и туфли без каблука, и потеряешь вкус.

— Не у всех, кто живет за городом, нет вкуса.

— А откуда там взяться вкусу? Они живут среди грязи и предпочитают ходить, а не ездить на машинах. И бетона там мало. А с кем я буду пить капуччино? Извини, но никуда ты не поедешь.

— Да ладно тебе. У тебя остается Ванесса.

— Я с Ванессой только из-за тебя дружу.

— Быть не может!

— Ах, Тэсс, даже ты, наш ангелочек, должна признать, что снобизм так и прет из нее. Помнишь приглашение в чертов Сен-Жан-де-Люс? Нас же быстренько бросили из-за Люсьенны, которая, видите ли, замужем за Оскаром, который только что продал свою компанию за двенадцать миллионов. Как тебе такая женская солидарность?