Но еще более важной и еще более ответственной командной работой являлось назначение в полки действующей армии. У России того времени не было постоянно существующих воинских частей и соединений — батальонов, бригад, дивизий, корпусов. Каждый раз, когда требовалось послать на врага армию, ее заново создавали, а после похода распускали по домам, оставив часть войск охранять завоеванные города и крепости. Так вот, формируя армию, Разрядный приказ[144] составлял ее из «Большого полка», «полка Правой руки», «Передового полка», «полка Левой руки», «Сторожевого полка», «ертаула» (дозорно-разведывательного отряда), «наряда» (армейской артиллерии), «посохи» (толпы невооруженных или слабовооруженных «даточных людей», занимавшихся инженерно-строительными работами) и «коша» (обоза). Когда с армией выступал в поход сам правитель московский, то к ней присоединялся отборный «Государев полк» или «Государев двор». Таков самый полный состав русской армии, развернутой для действий в поле. В подобных случаях боевое ядро соединения составляли десятки тысяч дворян, боевых холопов, стрельцов, пушкарей, казаков, европейских наемников, а посоха по численности своей могла превосходить его (но ее собирали нечасто, в основном — когда ожидались тяжелые осадные работы). Но, разумеется, в подавляющем большинстве случаев русская полевая армия выходила в меньшем составе: пять полков — без коша, посохи, ертаула, Государева двора; четыре полка — то же самое, но еще и без Сторожевого полка, или три полка — Большой, Передовой, Сторожевой. Иногда «наряд» придавался армии, иногда — нет, особенно если перед ней не ставилась задача взять какую-либо крепость. Чаще всего в поход отправляли три или пять полков. В каждом полку были свои воеводы, причем исключительно редко на полк ставили всего одного воеводу. Чаще — двух, трех, а то и четырех. Но старшим был именно первый. Старшинство назначений в армии зависело от того, в какой полк попал тот или иной военачальник. В середине XVI века были строго определены иерархические отношения как между полками, так и между их командирами. Например, Сторожевой полк был «честию ниже» Передового, а полк Правой руки превосходил полк Левой руки. Безусловно «старшим» среди всех полков был Большой. И тот полководец, которого ставили первым воеводой Большого полка, считался главнокомандующим во всей армии. Прочие командиры обязаны были ему подчиняться.

Списки военачальников, назначенных на посты воевод и на более низкие — голов, есаулов, — каждый год заносились в книги «Государева разряда». Или, проще, в «разрядные книги». Они дошли до наших дней и отлично передают атмосферу борьбы за воинские назначения. Когда воеводам, которым надлежало собраться для очередного похода, давали реестры всех тех, кто в этом походе будет с ними служить, они могли воспротивиться и не взять эти списки. Иными словами, отказаться от службы, что, по понятиям того времени, грозило тяжелой опалой. Тем не менее если кто-то из знатных людей видел, что на равный пост или — не дай бог! — на более высокий назначили человека «худородного», то предпочитал скандал, местническую тяжбу, опалу, тюрьму, даже пострижение в монахи, лишь бы не признавать равным себе или же знатнейшим кого-то, кто был ниже «отечеством». Этот обычай понятен. Ведь каждая новая расстановка воевод четко фиксируется и служит прецедентом на ближайшие десятилетия. Выходит, сегодня ты уступил, признал «местническую потерьку», а завтра твой сын из-за этой «потерьки» угодит на более низкую должность, чем мог бы претендовать. А послезавтра от твоей уступчивости пострадает внук. Нет, невозможно! Интересы рода выше интересов одного человека, он должен страдать, если этого страдания требуют родовая честь и родовая выгода. А государь между тем мог наказать, но мог и дать бумагу, где сказано: «В поход идут без мест», то есть «потерька» не будет засчитана, а мог и «войти в положение» и назначить другой воеводский состав.

В Москве к таким проблемам относились очень серьезно. Конечно, могло случиться, да и случалось так, что в боевой обстановке местнический спор приводил к срыву операции, невыполнению задачи, а то и просто к разгрому. Но эти тактические потери все-таки компенсировались стратегическим выигрышем. Сложная система местничества давала военно-служилому классу возможность гасить внутренние распри мирным путем. С помощью суда государева или, если монарх пожелает, по решению боярской комиссии, специально назначенной для разрешения тяжбы. В противном случае борьба за первенство в верхних эшелонах власти, особенно в армии, могла бы принять вооруженные формы. Дрались бы каждый с каждым, лили бы кровь не на поле боя, а еще не отправившись в поход. Теряли бы силы напрасно. Так вышло в Польше и Литве: магнаты смертным боем бились друг с другом, напуская на села и города неприятеля банды небогатой шляхты… Нет, русское местничество — поистине великое социальное изобретение! Оно избавило страну от многих бед, оно предотвратило великое кровопролитие.

Другое дело, что военная документация со всей очевидностью показывает: позиции старомосковского боярства в этой местнической иерархии очень быстро, буквально на протяжении жизни одного поколения, резко ухудшились. И в этом — сердцевина чрезвычайно важных изменений в жизни русской аристократии, которая почти вся, за редкими исключениями, крепко связана была с армией и военным делом.

Поэтому придется окунуться в глубины общественных изменений в среде знати. Когда на поверхности войн России того времени реют яркие стяги, конница ходит в сабельные атаки, грохочут осадные пушки и слышатся победные кличи, внизу, на дне, под темными пластами холодных административных вод, сокрыты ледяные источники воеводских кадров; из них то одни работают интенсивнее, то другие; тут нет никакой эпической поэзии, сплошная проза цифр, но от невидимого ритма этих источников зависит вся жизнь державы.

Читатель, наберись терпения! Не разобравшись в «придонной цифири», невозможно в полной мере понять, из какой среды выходили лучшие воеводы Московского государства, в каких условиях они принимали под команду полки и водили их в бой.

Итак, если взять времена Ивана III Великого, когда на московской службе уже пребывало немалое количество князей, но все же не так много, как окажется их при его сыне, то положение старинных боярских родов выглядит благополучным. В сорока двух произвольно взятых походах 1460-х — 1505 годов командующими отдельными соединениями[145] 36 раз назначаются персоны княжеского рода и шесть раз — боярского. Общее соотношение, таким образом, 14 процентов к 86 процентам. А вот на 88 титулованных аристократов, которым доверяли командовать отдельными полками в составе полевых соединений, приходится целых 52 нетитулованных! Всего, таким образом, 37 процентов к 67 процентам. На этом уровне отпрыски боярских родов успешно соперничают с представителями княжеских семейств. Военная элита России последней трети XV — начала XVI столетия (то есть самые востребованные полководцы) состоит из двадцати человек. Если рассматривать ее состав в целом, то социальные ее составляющие таковы: представителей титулованной знати — 80 процентов, из них четверть (то есть 20 процентов от общего числа) составляют Гедиминовичи. Представителей старомосковских боярских родов — 20 процентов. Если пытаться перевести эту картину на язык современных понятий, получится вот что: в «маршалы» нетитулованную знать пускают нечасто, но все-таки пускают, а вот на «генеральские» должности она идет в массовом порядке.