– Элла? – тихо окликает он.

Я сворачиваюсь в клубок, сгибаю спину, притягиваю колени к груди и хнычу, как будто мне снится кошмар.

– Это не павлин, – бормочу я. Еложу рукой по простыни. – Твой дом здесь.

Конрад отступает в тень. Ждет, когда я успокоюсь. После того как мое дыхание выравнивается, он выходит из комнаты. Дверь вздыхает у него за спиной.

1983 год. Июнь, Нью-Йорк

Еще только восемь утра, а в городе уже парилка, стоит пыльный серый запах нагретых тротуаров, собачьей мочи, пятен бензина на асфальте и тонкий душистый аромат липы. Сегодня мы уезжаем в Бэквуд. Машина ждет возле дома. Я помогаю Лео грузить вещи. Ему не терпится отправиться в путь. Впереди шесть часов езды, и он хочет успеть до пробок. Но маме все еще не удалось поймать кота, и в машину уложена только половина вещей, потому что Конрад, которому поручили сносить вниз наши сумки, двигается так медленно, будто плывет сквозь вязкий мед.

– Не можешь чуть быстрее шевелить своими короткими ногами? – бросает Лео.

– Урод, – шипит Конрад.

Лео молчит.

Мама высовывается из окна нашей квартиры на третьем этаже.

– Элла, положить твой ирригатор? Да, и мне нужно, чтобы ты сбегала в супермаркет и взяла мне еще одну коробку. Чтобы можно было насыпать туда кошачий наполнитель на то время, пока мы едем.

Когда все вещи наконец в машине, мама выходит из здания с корзинкой для пикника и кошачьей переноской.

– Он прятался под кроватью, – говорит она, ставя переноску на заднее сиденье и вручая мне корзинку. – Элла, можешь поставить себе под ноги? Лео не хочет останавливаться пообедать по дороге. Там яблоко и три нектарина. Я сделала сэндвичи с арахисовым маслом, майонезом и ростбифом. – Она садится впереди и обмахивается, как веером, каким-то старым уведомлением с приборной панели.

Я двигаю переноску на середину, чтобы отгородиться от Конрада.

– Почему нельзя было взять машину с кондиционером? – возмущается Конрад.

– Ты через несколько часов будешь плавать в пруду. – Лео захлопывает заднюю дверь.

Я открываю окно, впуская влажный ветерок. Не могу дождаться, когда окажусь в лесу. Анна проводит лето на еврейской ферме в Северной Калифорнии, поэтому домик будет полностью в моем распоряжении. Я записалась на занятия по ходьбе под парусом. И этим летом вернется Джонас. В прошлом году родители увезли его с собой в академический отпуск во Флоренцию. Его мама работает над биографией Данте. Предвкушаю, как снова его увижу. Интересно, он сильно изменился или я по-прежнему его выше?

Пробки такие, что машины стоят бампер к бамперу. Где-то в Род-Айленде у нас перегревается радиатор. Лео, чертыхаясь, сворачивает на обочину.

– Мне все равно надо размять ноги, – произносит мама.

В двадцати метрах от нас заглохла еще одна машина. На здоровенном билборде за ней человек в костюме зебры рекламирует автосалон. Я смотрю, как машины ползут мимо, с легкой обидой, как будто нас лишили нашего законного места в пробке.

– Я налила воды в пустую бутылку из-под молока воды на всякий случай, – говорит мама. – Она где-то за тобой, Конрад.

– Не передашь мне эту воду, Кон? – Лео отстегивает ремень безопасности. – Нужно выпустить жар из-под капота. Охладить радиатор.

Конрад оглядывается через плечо.

– Слишком далеко. Я не дотянусь.

– Тогда выйди из машины и открой багажник.

– Ты же уже выходишь, сам и достань.

– Я достану, – вызываюсь я, прежде чем Лео успевает ответить. Лезу через спинку сиденья, тянусь через чемоданы, бумажные пакеты с продуктами, корзинку с грушами и хватаю воду. – Достала, – хрюкаю я от натуги.

– Элла, ты ангел, – говорит Лео. – А с тобой, Конрад, я разберусь позже, – добавляет он с холодным презрением в голосе.

– А с тобой я разберусь позже, – тихо передразнивает Конрад отца. Потом прожигает меня ненавидящим взглядом. – Жополизка.

Мамин кот воет и скребется в своей коробке между нами.

Когда мы наконец доезжаем до Бэквуда, уже почти полночь. Дача была заперта на всю зиму. Каноэ сложены на веранде. Все покрыто пыльцой и паутиной. Какое-то большое животное умудрилось забраться в дом зимой и посшибало тарелки с открытых полок. Весь пол в гостиной усыпан керамическими осколками. Мыши, как обычно, устроили себе гнездо в ящике со столовыми приборами. Между зубцами вилок присохли их какашки, на чайных ложечках – плацента. Горячая воды перекрыта. Ни у кого нет сил стелить постель.

Я писаю в кустах, потом иду к своему домику и падаю на голый матрас. Я так счастлива здесь находиться. Я лежу, слушая оглушительное кваканье лягушек, тишину деревьев, а в слуховое окошко светит полная луна. Раздается треск ветки. Что-то движется у моего домика. Я затаиваю дыхание. Жду. Шаркающие шаги удаляются в сторону пруда. Вскоре слышится плеск и тихий звук, похожий на плач младенца. Я встаю с кровати, на цыпочках подкрадываюсь к затянутой сеткой двери и, выглянув наружу, жду, когда глаза привыкнут к темноте. На мелководье ловят рыбу крупная енотиха-мама и четыре ее детеныша. Почуяв меня, она замирает и принюхивается, потом возвращается к своему занятию. Проводит лапой по воде и достает рыбу. Стараясь ступать бесшумно, я выхожу на тропу. Енотиха настороженно застывает. Я делаю шаг вперед. Она поворачивает ко мне свою бандитскую морду и рычит. За считаные секунды зверьки исчезают за деревьями. От них не остается ни следа. Только легкая рябь на поверхности пруда. Луна светит так ярко, что мне видно гальку под водой. Я стаскиваю ночнушку, захожу по пояс в воду среди камышей и растворяюсь в пруду. Я никогда раньше так не плавала – ночью, голышом, в тишине. Ощущение такое, будто я занимаюсь чем-то таинственным, роскошным.

Выйдя на берег, я стряхиваю с себя воду, взлетаю по ступенькам своего домика и закрываю за собой дверь.

В этот миг из темноты появляется рука и зажимает мне рот.

– Я следил за тобой, – шепчет Конрад мне на ухо.

У меня душа уходит в пятки. Все тело холодеет от ужаса. Я кричу, но слышно только сдавленное мычание.

– Тебе надо купаться голышом каждую ночь, – вздыхает он, проводя рукой по моему обнаженному телу. – У тебя такая мягкая упругая кожа.

Он толкает меня на кровать.

Я пытаюсь вырваться, но его хватка слишком крепка.

– Ты знала, что я смотрю, – говорит он.

– Конрад, перестань, – умоляю я.

– Любишь дразнить, да? Тебе нравится. Ты позволяла мне приходить к тебе по ночам. Никогда не просила меня уйти. Я знаю, ты только притворялась спящей.

Я, отчаянно вырываясь, мотаю головой.

– Неправда, – только и удается прошептать мне.

– Я рассказал всем друзьям, что ты даешь мне себя трогать.