— Тебе времени жалко, а я верил! — заорал он. — Верил я!

— Пусти… Я-то при чем?

Высыпали во двор. Навстречу им невысокая худенькая женщина спешила в то же парадное. Остановилась, глядя на взъерошенную эту толпу. Вроде бы она узнала одноклассников сына, но боялась ошибиться: прежде они не навещали его, ни вместе, ни порознь…

— Здравствуйте, — отстав от своих, сказала ей строго, без улыбки, Галка Мартынцева. — Вы — Лёнина мама?

— Да… добрый вечер, — женщина приветливо улыбнулась, но, увидев ребячьи лица, обернувшиеся к ней, испугалась чего-то. — С ним… все в порядке? Где он, Леня?

— Дома, дома, — заверила Галка. — Ребята, у кого письмо? Там осталось?

— У меня, — отозвался Гродненский и брезгливо вытащил из кармана скомканный конверт. Галка передала его Пушкаревой.

— Вот. Скажите, пожалуйста, откуда у вашего сына такой конверт?

— А у него-то вы спрашивали?

— Он говорит — из Америки. Это и так видно. А вот как он к вам попал? — оттеснив Галку, спросила Аня Забелина тоном самой Фемиды.

— Видите ли… Из Соединенных Штатов писали Лёниному отцу. Теперь-то у него новый адрес… Несколько лет назад он прооперировал одного американского спортсмена, спас его, можно сказать. И с тех пор этот юноша и его семья шлют доктору Пушкареву благодарности и поздравления — на Пасху, на Рождество… А что случилось-то?

Но они слишком презирали ее сына, чтобы жаловаться на него. И не могли прямо смотреть Пушкаревой в глаза.

— А вы справляете Пасху и Рождество? — заинтересовалась Тамара Петрова. — Вы что, верующие?

Лёнина мама бледно улыбнулась:

— Это они справляют, американцы. И каждый раз пишут: «Да хранит вас Господь».

Помолчали.

— Еще есть вопросы? — осведомилась у ребят Забелина.

— Дело ясное, что дело темное, — сказал Гродненский и, отвернувшись, цыкнул зубом и сплюнул. — Пошли.

— Но какое дело? — допытывалась встревоженная мама.

— Пусть ваш сын вам расскажет! — уклонилась Галка за всех.

Ребята невнятно пробурчали «до свидания» и пошли прочь.

Когда Лёнина мама зашла в квартиру, застав там незнакомого человека, который ломился в ванную комнату, у нее ослабли ноги, предчувствие беды сковало язык.

— Вы… кто? — выговорила она и провела рукой по горлу.

— Меня Виталий зовут. Я у них на практике, а Леня — там… — невразумительно объяснил гость. — Заперся, понимаете, и молчит… У вас топорика нет? Или хотя бы стамески?

— А что тут произошло?

— Да не знаю я ничего толком. Я понял так, что была какая-то игра или шутка… с письмами от американских детей… Нет, сперва нужно достать его оттуда. Он вообще у вас… психически устойчивый мальчик или не совсем?

Такого вопроса не следовало задавать. Взгляд женщины стал враждебным, и она сказала:

— Вам лучше уйти, наверно. Какой бы он ни был, я с ним сама договорюсь…

— Извините.

И страшно злой на самого себя, с крохотным сигаретным огарком, от которого уже дымились пальцы, он бочком, бочком ретировался из этого дома…

А Леня Пушкарев лежал под душем в одежде и в ботинках. Он дрожал от позора и отвращения к жизни. Ему хотелось утонуть или простудиться до смерти.

— Сынок, не бойся, это я, — услышал он мамин голос.

10

На другой день было погожее апрельское воскресенье. Галка и Тамара спешили в кино, поток машин их задерживал.

— Чего ты так возмущаешься, даже не понимаю, — дернула плечом Тамара.

— Как?! Мы же одинаково считаем.

— Одинаково. Только ты все никак не успокоишься, а по-моему, на него надо плюнуть и растереть.

— Но такого я еще не видела! Какой-то он нетипичный…

Наконец дали зеленый свет, девочки побежали через дорогу.

Они были уже в двух шагах от кино, когда стоящий у тротуара новенький «жигуль» напугал их резким сигналом ни с того ни с сего. Девочки шарахнулись, оглянулись — в машине сидела Аленка Родионова.

Тамара так обрадовалась, как будто Аленка собиралась своего «жигуленка» ей подарить.

— Ой, Аленушка!.. Ты что тут делаешь?

Родионова вышла из машины, посмотрела на Галку (как поймешь, хорошо или плохо посмотрела, если на ней темные очки, совсем ненужные в эту погоду?), сказала сказала ей «здравствуй», а Тамару взяла под руку.

— Ты понимаешь, мама зашла в этот дом на минутку, а сидит там уже полчаса. Скука ужасная. Там ей какие-то туфли предлагают, а вообще-то мы сейчас едем к знакомым актерам с Таганки…

Они прохаживались, а Галка стояла в стороне и глупо ждала. Она только теперь ясно поняла, с кого Тамара «сдирает» свои моды: та же белая куртка на Аленке, а под ней — брючки и те же белые легкие туфельки, на голове так же чалмой повязан белый платочек, и сумка на таком же длинном ремне висит через плечо. Ну разве что на Аленке все это подороже, ибо фирменное. Важнее те усилия, которые затрачивала Тамара, чтобы не отстать…

Они беседовали. А Галкино лицо становилось таким, словно сейчас она крикнет: «Граждане, что же такое происходит?! Вы понимаете? Я — нет!»

Вместо этого она дождалась, когда подруга повернется к ней лицом, и окликнула ее, зачем-то улыбаясь.

Тамара прикусила губу в досаде.

— Ты… знаешь что? Ты оторви мне билет и иди сама. Я на журнал опоздаю. Тут у нас один важный разговор.

Галка не понимала и не уходила.

— Если опаздывать, то вместе, — сипло сказала она, но вмешалась Аленка:

— Тебе же русским языком объяснили, чего же ты ждешь?

— А тебе-то что? Ты еще не купила эту улицу и не командуй, пожалуйста! — выкрикнула Галка, и лицо ее залилось краской.

Она сунула Тамаре оба билета и быстро пошла, подняв плечи. Ее шапка, которую она всем сердцем ненавидела, сползла набок и вздрагивала при ходьбе.

— Анекдот ходячий, — вздохнула Аленка и открыла Тамаре дверцу. — Садись, здесь хоть можно спокойно поговорить.

Галка стояла у входа в кино. Ей рано было плакать. Сперва ей надо было уложить в голове факт, который не хотел там укладываться. На афише Юрий Никулин завлекал зрителей на новую комедию. То самое кино, на которое они шли, да не дошли…

А в кремовый «жигуль» уже села за баранку стройная блондинка в таких же, как у Аленки, очках, и Аленка ей что-то говорила — видно, знакомила Тамару с мамой.

Галка видела, как Тамара сидела на заднем сиденье одна и жадно приобщалась к разговорам и планам этой семьи и скромно улыбалась, чтобы нравиться этой интересной женщине, когда та смотрела в зеркальце «заднего вида».

А потом «жигуль», набирая скорость, миновал кинотеатр и Галку с ее съехавшей назад шапкой.