сразу теряется, отстает и смотрит вслед, распустив толстые губы.

Вернувшись во двор, Курочкин запустил камнем в кошку. Просто так, ни за что. Вероятно, он представил себе, что это не кошка, а Пушкарев.

12

А Леня Пушкарев не утонул, не застрелился, даже не заболел, и под его ногами не разверзлась земля…

Он идет по улице сосредоточенный и темноликий. Не заглядывается ни на какие машины или витрины. Руки глубоко в карманах, воротник пальтишка поднят, глаза сощурены.

Леня подходит к новому пятиэтажному дому, входит в парадное. Поднимается по лестнице — медленно, как-то не по возрасту затрудненно.

Вот перед ним нужная дверь. За ней смех, магнитофонное пение. Леня не сразу решается позвонить. Женский голос спрашивает:

— Кто там?

Леня с внезапной юркостью бросается назад, одним лестничным маршем ниже. Непохоже, однако, чтобы он пришел сюда для такой пустой забавы — позвонить и сбежать.

Вышла моложавая черноволосая женщина, огляделась, пожала плечами.

— Детки, наверно, развлекаются, — сказала она, закрывая за собой дверь.

Леня подождал немного, затем снова поднялся на эту площадку и снова позвонил. Слегка. И снова дал стрекача.

После паузы, какой-то возни и спора вышел большой высоколобый человек с трубкой, лысеющий, что не мешало ему быть лохматым; он в джинсах (вещь нечастая в ту пору и завидная), светлой шерстяной рубашке и в тапочках.

Никого перед ним не было. Человек постоял, щурясь точно так же, как только что на улице щурился Леня, и продекламировал:

— Не пугайтесь, храбрый витязь,

Не скрывайтесь, отзовитесь!

Ленькина голова поднялась над перилами.

— Папа, это я.

— Суслик? Здорово! Молодец, отменный поступок… Взял и пришел. И никаких гвоздей! — За многословной отцовской радостью скрывается какое-то смущение. — А почему ты ретировался, когда открыла Лида… то бишь Лидия Аркадьевна?

Леня промолчал.

— Так. Замнем для ясности. Ну заходи! У меня тут, понимаешь, один юморист в гостях. Накормим тебя, потешим…

Леня опять промолчал: он не хотел ни есть, ни потешаться.

— Случилось что-нибудь? — отрезвел вдруг папа. — С мамой?

— Нет. Папа, а ты выйти не можешь?

Папа в раздумье пощипал себя за ухо.

— Когда меня просит старший сын, в принципе я все могу… ибо он в своем полном праве. Тем более, что у него такие скорбные глаза… и мы давненько не виделись… В общем… подожди. Сейчас я им скажу, что мой старший сын — мое высшее начальство, и, раскидав конвой, уйду в самоволку!

Леня хотел возразить, что раз такие трудности, то не надо, но отец уже скрылся за дверью.

…И вот они уже идут вдвоем по воскресному многолюдному городу. На папе — теплая куртка с нестандартным количеством молний.

— А Ванечка что делает? — спрашивает Леня.

— Спит. Сегодня еле пустил нас в кухню завтракать — там у него шли маневры. Стиральная машина выполняла функцию БТРа или танка — точно не скажу…

— Потом, как проснется, мне можно с ним погулять?

— Конечно. Воскресенье — ваш день. Итак, я весь внимание: что стряслось?

Лене трудно начать: кажется, они слишком по-разному настроены сейчас…

— Есть один человек, который мне нра… ну, в общем, с которым я очень хотел дружить…

На папином лице — веселый преувеличенный испуг.

— Ну ты даешь! Нельзя ли пораньше? Ромео — уж на что дитя, но ему было пятнадцать, кажется…

Леня обозлился:

— Не буду рассказывать!

— Ну прости, я слушаю очень серьезно.

— А этот человек, он считает меня… ну… за шмакодявку.

— За кого? Не знаю такого слова.

— Какая разница, понимаешь ведь! В общем, никак он не относился ко мне… До субботы.

— А в субботу?

— Не перебивай! Я придумал одну вещь, такую, чтобы он стал на меня… ну… внимание обращать. И чтобы всем стало интересно! Понимаешь? Например, был я пешка, а сделал ход как тура!

— Как ладья.

— Ну ладья. А он меня стал ненавидеть! И он и все. Весь класс.

— Неужто? Какой же ты сделал ход, интересно?

— Теперь это не важно. Только в школу я больше ходить не буду…

— Видишь ли… ситуация еще не вполне для меня ясная, но неприятная, что и говорить. Ты же сам сказал, что нарушил правила игры, а люди этого не прощают, мой мальчик. Надо быть ладьей, чтобы ходить как ладья! Иными словами — быть личностью! Понимаешь?

— Как это… личностью?

— Ну, об этом написаны тысячи томов! Это, брат, главный вопрос жизни! Дай бог тебе хоть в мои годы узнать на него ответ… А применительно к твоему возрасту это несколько проще: тебе, суслик, надо учиться… Извини за банальность. Учиться, да! А не морочить голову ни себе, ни этой девчонке. Она же еще в куклы играет, я думаю…

— Кто? — Леня даже остановился.

— Ну та, которая тебя отбрила…

— Это не девчонка. Я сказал: «один человек», а девчонку ты сам изобрел… — Леня прерывисто вздохнул. — Это Андрей Коробов.

— Парень?! Не понял, брат, извини. Ну в таком случае дело вообще не стоит выеденного яйца. Уверяю тебя! Всерьез человек зависит от женщин и от начальства. Он у вас кто — староста или пионерский вождь?

— Нет.

— Вот видишь! Хорошо учится?

— Без троек, кажется. А при чем здесь отметки?

— Очень даже при чем. Он без троек, а ты навались так, чтобы и четверок не было. Вот и утрешь ему нос!

— И тогда я буду личность, да? — зло рассмеялся Леня. — Это про такую фигню тыщи томов написали?

Отец хотел отшутиться, но поперхнулся. Мальчик шел рядом с ним, но был очень далеко. Это случается редко: на детском лице вдруг прочерчивается взрослое — видишь, каким станет человек через много лет. Леня казался сейчас старше отца; подняв голову и засунув руки глубоко в карманы, он шел сам по себе. Разговор был окончен.

— Суслик, — неуверенно сказал отец. — Ленька… ты что?

— Ничего. — Леня приготовился свернуть в переулок. — Спасибо, ты иди, тебя гости ждут.

— Подожди, постой… Если я не так понял — объясни толком, зачем же бежать?

Отец вспомнил, чем его удержать.

— Послушай! — крикнул он. — А Ваня! Ты же собирался с ним гулять. Он, наверно, уже проснулся…

Но старший сын был непреклонен.

— После, — сказал он. — Приведешь его на бульвар в четыре часа. Пока.

13[17]

У подъезда новой ультрасовременной гостиницы стоит шикарный финский автобус. Возле него толкутся разные люди: в основном мальчишки, но есть и граждане постарше. Они задерживаются на минутку, с деловым видом заглядывают под колеса — и следуют по своим делам.

У самого подъезда